С годами Гузенко менял что-то в своем рассказе, несколько раз с уверенностью заявляя, что Элли работал в МИ-5, в других случаях он был менее уверен и признавал вполне вероятным, что Элли работал в контрразведке СИС. В некоторых интервью он заявлял, что полагает, будто Роджер Холлис и есть Элли. Но в одном из своих последних интервью перед смертью, последовавшей в 1982 году, Гузенко сообщил, что Элли, скорее всего, Чарльз Эллио, офицер СИС австралийского происхождения, имевший русскую жену.
Питер Райт и его сторонники были уверены, что Элли - это Холлис. Однако большая часть признаков в равной степени указывали на Филби или на Энтони Бланта. Существовала также вероятность, что Гузенко, разочаровавшись, что первый Элли оказался столь мелкой фигурой, чтобы повысить собственное значение, выдумал второго Элли. В любом случае, несмотря на большое количество времени, затраченного на решение этой задачи, личность второго Элли так и не была установлена.
Найтли: Вы можете пролить свет на дело Холлиса?
Филби: Честное слово, не могу. Такой вопрос не входит в мою компетенцию. Могу сказать одно: я знал его не очень хорошо, но действительно знал. И потому версия Гузенко кажется мне невероятной. Я думал, что он честный, хотя немного скучный англичанин.
Найтли: Вы знали что-либо о Гузенко и истории с Элли?
Филби: Конечно. Первые сведения о Гузенко и Элли поступили от Стивенсона (сэр Уильям Стивенсон, "неустрашимый" канадец, глава британской координационной разведывательной службы в Нью-Йорке вовремя войны). Шеф СИС вызвал меня и спросил, каково мое мнение обо всей этой истории. Я заявил, что это очень важно.
Некоторым утешением послужили поступившие позднее сообщения, что Гузенко чуть не довел до банкротства полицию безопасности, когда он познакомился с прелестями капиталистической системы и ему понравилось заказывать товары по почте. Он имел обыкновение заказывать из каталогов различные товары длительного пользования независимо от того, нужны они ему были или нет, а счета посылал полиции безопасности. Его подвал был, наверное, заполнен нераспечатанными телевизорами и подобными вещами.
Элли же остался загадкой, и она, вероятно, никогда не будет разгадана. Элли появляется в телеграмме Гузенко, но ни до этого, ни после о нем не упоминается. Сотрудник или агент не всегда знает свой собственный псевдоним, но, насколько мне известно, я не Элли. Установить личность Элли пытались многие сотрудники британских спецслужб. Помню, однажды Блант и я находились в кабинете Холлиса. Холлис и я беседовали, а Блант лениво листал какой-то отчет. В разговоре возникла пауза, и вдруг Холлис повернулся к Бланту и воскликнул: "О, Элли!"
Блант и глазом не моргнул. Он продолжал перелистывать страницы, как будто ничего не произошло. И Холлис в свою очередь возобновил беседу со мной, будто и не прерывался.
Виктор Ротшильд испробовал однажды на мне подобный прием. В 1946 году он сказал мне, что решил сохранить копию картотеки МИ-5 на некоторых лиц, которые впоследствии, по его мнению, могли бы представить угрозу с точки зрения обеспечения безопасности.
Найтли (перебивает): Он имел в виду коммунистов?
Филби: Не знаю. Затем Ротшильд спросил: "А как давно являетесь членом партии вы, Ким?" Я удивился: "Я, Виктор?" И Ротшильд сказал: "Это была маленькая шутка. Я ее пробую на каждом". Я НЕ ИСПЫТЫВАЮ СОЖАЛЕНИЯ.
В ноябре 1952 года Кима Филби вызвали в штаб-квартиру МИ-5 для "дачи показаний в связи с бегством Берджесса и Маклина". Расследование велось неофициально. Это была своего рода инсценировка, затеянная с целью выяснить, какие улики имеются против Филби, и посмотреть, нельзя ли заманить его в ловушку и инкриминировать что-то. Обвинителем выступал королевский адвокат Милъмо, по прозвищу Забулдыга, кавалер Рыцарского ордена, приобретший во время второй мировой войны репутацию лучшего следователя МИ-5.
Филби: Это расследование не было фарсом, как это представлялось некоторым. Возьмите, например, заявление Джона Ле Карре в предисловии к вашей книге. Он пишет: "Хороший следователь никогда не конкретизирует свои обвинения, никогда не раскрывает того, что ему известно, никогда не позволяет подозреваемому почувствовать себя в безопасности и считать, что он может рассчитывать на моральную поддержку коллег, никогда не ведет допроса в присутствии сочувствующей подследственному аудитории".
Все это верно. Но меня не сопровождали мои коллеги, меня не допрашивали в присутствии сочувствующей мне аудитории. Я имел дело со следователем Мильмо, хорошо зарекомендовавшим себя во время войны, и его помощником из МИ-5. Оба были враждебно настроены по отношению ко мне.
Необходимо понять необычность ситуации. В течение 11 лет я работал непосредственно в этой системе, занимаясь главным образом вопросами контрразведки. Я тщательно изучал архивы. Мне были известны все приемы следствия. Так как же мог Мильмо скрыть, в чем собирается обвинить меня, если я заранее предвидел возможные обвинения? Как он мог раскопать факты, которые не были мне известны?
Действительно, один или два раза он сумел озадачить меня, но это было не столь существенно.
Были и серьезные улики. Например, та, что связана с Кривицким (генерал Вальтер Кривицкий, оставшийся за границей в 1946 году, будто бы заявил, что во время гражданской войны русские направили в Испанию молодого английского журналиста). В действительности Кривицкий сказал, что Москва направила молодого английского журналиста в Испанию во время гражданской войны, чтобы убить Франко. Поэтому, обличая меня, Мильмо прокричал: "Вас послали в Испанию, чтобы убить Франко, не так ли?" И я возразил: "Неужели вы серьезно считаете, что русские выбрали бы меня для убийства Франко, а не тех, кого использовать было гораздо проще?" Абсурдность данного предположения была очевидна всем присутствовавшим.
Однако на некоторые вопросы я ответить не мог.
Мильмо, например, заявил, что, когда я отправился в Стамбул по делу Волкова, было отмечено увеличение радиообмена между советским посольством в Лондоне и Москвой, а также между Москвой и Стамбулом. Он спросил меня, какова причина. И я ответил просто: "Откуда мне знать?"
Можно поспорить относительно того, правы ли были руководители службы, столкнув меня с Мильмо. Они должны были знать, что я хорошо подготовлен к такому испытанию. Неизвестно только было, выдержат ли мои нервы. Они, вероятно, надеялись: я сломаюсь от громоподобного голоса Мильмо, остальное же довершат беседы со Скардоном. (Уильям Скардон, знаменитый следователь МИ-5, разоблачил замешанного в атомном шпионаже Клауса Фукса.) К счастью, выдержка мне не изменила, как я и предполагал. Но если бы изменила, власти были бы вознаграждены.
