— Согласен с тобой по всем пунктам, — перестает шутить Леша. — И ты можешь не сомневаться в том, что я уважаю ваш полк, хоть и не принадлежу к числу тех, кто не видел…
— Твои чувства мне известны, — перебивает Руфа, — и не о тебе речь.
Руфина, что называется, «завелась». Нужно бы переменить тему разговора. Поэтому предлагаю:
— Хотите расскажу об одном случае?
Спорщики замолчали. Значит, согласны слушать.
— Мы стояли здесь, в Сеще. Полетела я как-то по спецзаданию. Днем, одна. И вот на обратном пути произошла у меня неприятная встреча. К сожалению, я заметила истребитель уже в тот момент, когда он пикировал на меня. Я прижалась к земле, вильнула к опушке леса. Преследователь, взревев мотором, пронесся мимо и пошел с набором высоты. Потом развернулся и, как ястреб на цыпленка, камнем бросился вниз. Неточная пулеметная очередь, я шарахаюсь в сторону, а противник делает маневр для следующей атаки. Чувствую, что не уйти мне от него. Силы у нас слишком неравные. Загоняет он меня, как зайца. И снова слышу рев над головой, и опять пулеметная очередь, но, как и в первый раз, мимо. Я на миг оторвала взгляд от земли и посмотрела на неудачливого противника. Не поверила своим глазам — на самолете были красные звезды. Но в следующее мгновенье меня осенила верная догадка: какой-то наш хулиган захотел поиздеваться над тихоходом «кукурузником». Вижу, он опять делает заход. И такая во мне злость и обида вскипели, что, потеряв всякий контроль над собой, вдруг решаюсь на немыслимый трюк. «Ах, так? — думаю. — Ну, смотри, хвастун, на что способен мой ПО-2!» Набираю скорость и в тот момент, когда истребитель бросился в очередную атаку, я развернулась боевым и пошла навстречу. Это было так неожиданно для нападающего, что он едва успел оценить обстановку и изменить курс. Больше не возвращался. Я торжествовала. Весь оставшийся путь пела во все горло.
— Хорошо проучила! — одобряют Руфа и Леша.
— А знаете что? Я обиделась тогда не столько из-за себя, сколько из-за моего самолета. Истребитель, видите ли, решил похвастаться скоростью, маневренностью. А чьи крылья подняли впервые того летчика в воздух? Кто научил его летать? Кто великодушно прощал ему неизбежные ошибки при первых шагах в небе? Да и на войне ПО-2 играл не последнюю роль. Недаром его называли «старшиной фронта».
— Ты так кипятишься, будто только сейчас вернулась из того полета, — замечает Руфа.
— По-моему, это наш общий недостаток — мы не умеем спокойно говорить о годах войны.
Когда я начала писать свои воспоминания, то с удивлением обнаружила, что не могу встать на позицию постороннего наблюдателя. И мне вновь пришлось пережить описываемое. Те же волнения: возбуждение, радость, отчаяние, горечь утрат, торжество победы. И даже болезни те же появились — бессонница и крапивная лихорадка.
Из-за кустов вдруг неслышно вышел паренек лет восьми и изучающе уставился на нас васильковыми глазами.
— Откуда ты, прелестное дитя? — удивилась Руфина.
— А вы чьи будете? — строгим тоном спрашивает маленький следопыт.
Он сразу учуял в нас «чужаков».
— Мы из Москвы.
— А что вы здесь делаете?
— Вспоминаем.
У мальчика на лице удивление.
— Садись, послушай, — предлагает Руфа. Популярно, простым языком, она начинает рассказывать ему о нашем полку. А ведь у нее талант! Не зря кончала педфак в институте. Мальчик слушает ее с интересом.
Потом мы выяснили семейное положение нашего юного знакомого. Колин отец работает шофером, мать — в полевой бригаде. Есть маленькая сестричка Галка. Учится Коля без троек, любит шахматы. Намерен стать… тут он запнулся и немного смутился.
— Ну, ну, смелее, не стесняйся.
— Космонавтом, — твердо произнес Николай.
— О-о! — почтительно воскликнули мы. Летать в ракете — мечта многих мальчишек теперь. Молодец, Коля, дерзай!
— Засиделись мы здесь, — поднимаясь с травы, говорит Леша, — пора ехать дальше.
Коля, как вежливый хозяин, проводил нас до машины. Нужно бы подарить ему что-нибудь. К сожалению, ничего космического у нас нет. На глаза попалась коробочка с дорожными шахматами. Это подойдет, пожалуй, — хлопец ведь увлекается и шахматами.
— Возьми на память. Желаем тебе стать чемпионом.
— До свиданья, космонавт, — Леша по-мужски жмет ему руку.
— Счастливо вам! — прощается Коля. Он долго машет вслед одной рукой, поддерживая другой штанишки.
— Вы удивительно везучие, — утверждает Леша, — уж который раз подмечаю — мы встречаемся именно с теми, кто нужен. Вот и в Сеще. Теперь этот космонавт всем своим друзьям расскажет о беседе с нами, о женском полку. И пойдет молва…
— Это хорошо. Значит, и здесь сделали кое-что полезное для нашего полка, — с удовлетворением говорит Руфа.
— Реклама? — опять не унимается Леша.
— Нет, пропаганда, — спокойно поправляет Руфа.
— А малец-то, видать, смышленый, — говорю, — вы заметили, какие у него глаза? Пытливые, умные.
Говорят, что глаза — зеркало души человека. Я верю в это определение. Ум, темперамент, характер нередко можно разгадать по «свечению глаз».
Мне припомнились сейчас глаза одной нашей летчицы. Много раз смотрела я в них при различных обстоятельствах. Оттенки «свечения» бывали самыми разнообразными. Но всегда среди них неизменно выделялся главный, направляющий луч — воля.
Когда наши взгляды скрещивались за шахматной доской (а шахматные баталии были особенно частыми именно здесь, в Сеще), я видела, как от этого основного луча брызгали лукавые с хитринкой искорки. Когда же летчица брала в руки мандолину и разучивала что-нибудь трудное, мне казалось, что именно тот упорный луч управлял ее пальцами. Я не видела ее глаз в момент боя с вражескими зенитками и прожекторами — никто не может заглянуть в глаза летчицы в такие минуты. Никто, кроме разве смерти. Но я уверена, что луч воли светился тогда всеми огнями ярости.
В марте 1945 года я увидела эти глаза на фоне белой подушки в госпитальной палате. В них влажно блеснула радость. Но потом я с тревогой заметила, что тот, самый сильный луч едва пробивается сквозь тугую завесу боли и отчаяния.
…В ту ночь многие наши экипажи не вернулись с задания. Сумасшедший ветер, неожиданно задувший с Балтики, принес тяжелые тучи липкого снега. Фантастический вихрь смешал землю с небом и понес фанерные самолетики в неизвестном направлении. Не видно было никаких ориентиров, ни земных, ни небесных, чтобы определить, куда сносит. В снежном смерче все кружилось, кипело, бушевало. Это было как светопреставление. Чудом ли, нет ли, все экипажи приземлились благополучно в разных местах — кто на поле, кто на дороге, кто на льду озера. Поутру они слетелись в полк. Не было только летчицы Клавы Серебряковой со штурманом Тосей Павловой. Несколько дней полк жил в тревоге — о подругах не поступало никаких вестей. Наши поиски были безрезультатными. Когда начали гаснуть надежды, с другого фронта пришла весть: там в армейском госпитале лежат две тяжело раненные летчицы.
