Монтаж идет с трудом. Ищу переход с сожжения на день рождения. Пока он многоступенчатый и малоэмоциональный...
Очень труден урок физики, но вполне преодолим.
Надо завтра доделать переход на день рождения и сделать отъезд. Далее останется финал (и переход на отъезд).
Сокращения идут слабо, в общей сложности сократил метров 150—200, это пока две серии, их и надо сделать; если же выйду на 3500—3400, надо просить утвердить их как две серии в порядке исключения.
1) Поговорить с прокатом. (Или не торопиться?)
2) Поговорить с Госпланом, с Минфином.
Может быть, подготовить письмо о том, что в иных случаях могут быть две серии по одному часу.
О монтаже
Монтировать — если брать сам процесс и усилия режиссера — легче средний материал. Урожай невелик, особенно беречь нечего, ибо потерять нечего, потому любой сбор благо.
Богатый (роскошный) материал, снятый щедро, с большим количеством находок монтировать очень трудно — надо сохранить по возможности все ценное и при этом не погубить целое.
Это, как оказывается, не так уж и невозможно, но трудно и трудоемко: нужна бдительность по отношению к материалу и, как ни странно, к себе. Важно не поддаваться ни сверхбережливости, ни сверхщедрости — дескать, много! А для этого необходимо: 1) критерий (закон); 2) время (проверка варианта); 3) стремление к целому.
Собственно, стремление к целому и есть критерий — но только в результате. Короче — не обязательно лучше. Монтировать надо кусками, строить целое. Надо определять подход к куску — а) подробный; б) проходной; в) акцентированный и т.д. Монтажный блеск — неточность: кусок может быть блестящим именно как проходной, и тут изящество в «раз-два». Другой — именно как подробный. А строить надо — смысл, а не сюжет. То есть сюжет (там, где он есть) должен развиваться вне всяких оговорок, но само развитие и его закон требуют точного знания его роли в строительстве восприятия, или напротив: можно оставить восприятие неизвестной величиной — и строить рассказ.
У монтажа есть стиль. В «Чучеле» эффектные склейки часто раздражают, как бестактность по отношению к содержанию.
Закон монтажа в «Чучеле» — необходимость, простота, ясность.
Почему-то раздражает повторение планов — бедность, искусственность, лучше обойтись, чем повторять планы.
Евтушенко я пригласил на просмотр очень непродуманно — он закомплексовал, покрылся пятнами и во всеуслышание «поздравил» меня с замечательной антифашистской картиной (в присутствии Карена) — вот заложил. И заложит еще всерьез. Я ему специально звонил на дачу, чтобы он этого не делал, — озлился, зло сказал, что не будет меня упоминать в «своих статьях», а наутро принес отзыв, хоть я его об этом вовсе не просил: куда мне его отзыв?[101]
Картина идет к двум сериям сама, не спрашивая меня — «будем посмотреть».
Меня хотят свести с Мишиным (редактором журнала «Пионер») — хорошо бы открыть ему большую программу по детскому кино.
На 28.07.83 г., пятницу
Надо бы закончить монтаж своих поправок, сложить финал и новый сон — татар: как ее сон и его видения одновременно.
Леночка — слово хорошее,
Очень хорошее слово,
В нем хороша основа,
Тут семя особое брошено!
Лена — льняное имя,
Тут не проста эстетика,
Но это вам не синтетика,
И не какая-то химия!
Тут вам не просто растение,
Лен — естество и прочность.
Хотя в нем есть и порочность,
Особенно в дни цветения!
* * *
Уж очень сердце бедное стучит,
Который день уж пульс сто двадцать!
Наверное, не надобно бояться,
Но будет жаль, коль сердце огорчит!
Не надо, доброе мое, прошу — не надо!
Ты у меня — приятель хоть куда,
Мое богатство и моя награда,
Что нам с тобой забота иль беда!
Я так люблю, что ты не равнодушно,
Что стало зрячим, сделалось судьбой,
И боли человеческой послушно,
И радости, что нам дана с тобой!
Прости, что я курю, наверно брошу,
Я обещаю, ты уж погоди,
А то какой-то кашель нехороший,
Дыхание со свистом, боль в груди!
Пройдет, поверь! И будет все как прежде,
Все по плечу нам, все, что мы хотим,
А коли нет, так на одной надежде
Продержимся, а жизнь не отдадим!
Мы, друг, на самом интересном месте,
Своей судьбы! И нечего тужить,
В ладу бы только с совестью и честью,
До остановки нам твоей прожить!
06.08.83 г.
В больницу ложиться не буду. Наоборот, с 07.08 закрыл бюллетень. С 8-го начинает щелкать счетчик монтажно-трениро-вочного периода.
Вчера, наконец, вставил эпизод «прошлого», не с «Татарского нашествия» — чисто конструктивно, место в фильме перед забиванием окон, точное — это место ее сна. Но в построении мысли эпизод занял, кажется, еще более важное место: место осмысления героями происходящего — вот что приводит их к главным поступкам: ее — к последнему прощению, его — к отказу от картин, русская традиция страдания и подвига. Это вдруг очень сильно. Но: 1) не снимает ли это удар по сердцу зрителя? 2) нет ли тут драматургической бестактности немедленной духовной победы обиженных (униженных и оскорбленных)?
3) нет ли тут дани кинематографическому интересничанию.
4) не банально ли это, как усилие? (Хотя бояться банальности — сегодня самая большая банальность.)
Встает вопрос: как быть с военной линией (деда), сам эпизод в голове, по-моему, сложился — он длиной в кадр: мытье окон, мытье стен и варки супа — все остальное наплывы: война, дом, ранение, смерть и т.д.
Неужели что-то еще может встать в фильм? Он же не резиновый!
Договариваться надо с Огановым, Лапиным и Афанасьевым — и тогда уже... к Зимянину и т.д.
...Читаю Бердяева «Русская идея». Начал с предубежденья, что встречусь с закомуфлированной политикой, но вдруг наткнулся на мерзкое восприятие Гоголя — теперь уже вообще не смогу воспринимать объективно, каждую мысль встречаю в штыки: русская особость от пространств? Тогда у грузин, живущих высоко, — высокое мышление, у прикаспийцев — низкое, у жителей ущелий — узкое. Национальный характер надо искать в конкретности момента идеи объединений, момента жизни духа, в момент самосознания и формирования нации — это их конкретность и существо национальных характеров, культур, мироощущения.
Русское — в сочетании свободы и рабства, в сочетании несочетаемого, в трагическом ощущении мира, в идее милосердия как единственного ответа.
Господин Бердяев ничего не понял в Гоголе, материнское знание человека он принял за нелюбовь к нему, и все то же желание то фрейдистов, то прочих «истов» путать личность Гоголя человека и Гоголя художника, гения человеческого духа, пришедшего в полемике с Белинским к провозглашению полного взгляда на вещи не только в сфере высшего, но и мирского.
