меня: ничто и никогда не повергало меня в большую неловкость, чем ужимки Жозефины Бейкер в «Негритянском ревю». К чему это все – косить глазами, складывать коленки внутрь, такие обезьяньи прыжки?
По секрету мне шепнули, что это модный фотограф Ман Рэй, заявившийся сюда со своей цыпочкой Кики с Монпарнаса, привел эту парочку к Бомонам как сюрприз к Рождеству. Вот так подарочек! Стирайтесь же, границы между мишурной средой варьете, обществом интеллектуалов (или считающихся таковыми) и высшим светом. Прости-прощай, благопристойность! И вот уже я вижу, как романистка Колетт, с головы до ног осыпанная цехинами, бросается в объятия Мориса Шевалье и запросто с ним расцеловывается. Оказывается, они познакомились в мюзик-холле, и поговаривают даже, что певец послужил образцом для Кавайона – персонажа из ее «Бродяжки». Что касается Жозефины Бейкер – ее быстренько перехватили Игорь Стравинский, Михаил Ларионов и Морис Ротшильд, утащившие артисточку в бар «пропустить по анисовке» в компании… принцессы де Полиньяк, урожденной Зингер, с мундштуком в руках, – а казалось, она миновала те годы, когда принято дурачиться!
Шампанское «Мумм» лилось рекой, а Мися, пятидесятилетняя парижская эгерия, пузатая и курящая опиум, однако все еще на виду, пошатывалась в объятиях Жана-Луи Водуайе, чуточку поддатого. Какое горе, что поэтическое вдохновение души столь возвышенной в 1924 году утонуло в грязной коммерции и жажде наживы, когда по просьбе больших магазинов сети «Прентан» такой мастер слова, как Водуайе, занялся рекламой вновь построенного здания в стиле ар-деко!
После закусок, к которым метрдотели, одетые индусами, подавали ягненка под соусом карри – местный деликатес – и еще прорву морепродуктов и профитроли, настало время «проплясаться». Тут по плиточному полу с кубистской мозаикой принялись с неистовством дикарей топотать ногами дамы, известные своей благотворительностью, и господа из сильных мира сего.
Я в обществе моего друга Пьера Гаксотта, историка и журналиста из «Кандида», сделал своим «Кодаком» несколько фотоснимков. К несчастью, рассудив, что в результате вышло нечто столь непристойное и компрометирующее сфотографированных персон, редколлегия «Ценностей и традиции» предпочла опубликовать этот текст без единой иллюстрации.
Да на кой черт картинки. Слова-то здесь, и я могу легко описать все, что увидел: «современную женщину», иным словами – карикатуру на женщину вообще. Очень короткие волосы, стриженные в каре и на висках прилизанные средством исключительно мужским: брильянтином. Где же вы, букли, косы, шиньоны, веками, нет – тысячелетиями придававшие такой шарм прекрасному полу? Густая мальчишеская челка почти ничего не оставляет от лица, лишая его девического простодушия и закрывая гладкий и чистый лоб. Глаз, подкрашенный словно углем, похож на глаз примата, а над ним (ибо дамы ощипываются!) неестественно тонкая арочка бровей. Лента для волос совсем сползла вниз, и единственное ее назначение – поддерживать на вершине черепа смешную эгретку в виде фонтана. Рот, подкрашенный в виде сердечка, еще и помазан новомодной помадой с бесстыдным названием «Красный поцелуй», а щека нарумянена мандариновой пудрой. Шляпка, если такие дамы вообще ее надевают (колоколом или в форме угольного ведра), выглядит все более узкой и тесноватой, к тому же ее надвигают на глаза, чтобы скрыть взгляд – а не то его сочтут наигранным, если не порочным. Миниатюрные, как у куколок, мордашки прячутся за веерами из широченных перьев, подобными распушившимся павлиньим хвостам. Болезненно-сиреневая орхидея обязательно должна красоваться на левом плече. Голый затылок, как и обнаженная до самых бедер спина взывают к вожделению любого, кто ни взглянет, пробуждая самые низменные инстинкты. Руки обнажены и все в твердых браслетах, какие носят африканки, или втиснуты в плотно обтягивающие, длинные клейкие черные перчатки, на манер Иветты Гильбер. Длинные колье из жемчугов (настоящих и фальшивых) подскакивают на грудях… если таковые имеются – ведь Морис Шевалье изрек, что ныне хороший тон – иметь «крошки-сисечки».
Этим дамочкам, подскакивающим и хохочущим, высоко задирая голые икры, виляя и хвалясь ими перед мужчинами, не хватает лишь появиться еще и в одних набедренных повязках в виде банановых гроздей – как Жозефина Бейкер в «Безумстве дня»!
Мода одеваться становится все причудливей и непристойнее. Подолы платьев, в 1924 году составлявшие 26 сантиметров от пола, сократились теперь аж до сорока сантиметров! Еще совсем недавно талия была на бедрах, отделанная нашитыми воланчиками или с бантом сбоку, – и вот можно подумать, что в 1927 году талия стремится подняться выше и выше, так что ее даже и не заметно, – платье выглядит как бесформенный мешок картошки.
Никогда еще тело так не выставлялось напоказ, внешность не обретала такого значения, и при этом полный упадок духа! Куда заведет нас это преклонение перед оборочками, шляпками, цехинами, фальшивыми драгоценностями, бельем на бретельках и подвязках? Даже талантливый иллюстратор Жорж Барбье позволил себе опуститься, как я вижу по его прискорбному календарю, до изображения «воланчиков и прочих безделиц».
Чарльстон – вот символ этой распущенности. Отклячив задницы, дамы переваливаются с ноги на ногу, неистово виляя лодыжками во все стороны, обутые в туфли-лодочки на ремешках и с наборными каблуками. Ничего нельзя вообразить неэстетичней, чем эти вихляния коленями внутрь, сведя вместе большие пальцы обеих ног, как в худших хореографических постановках Нижинских. Не боясь стать посмешищем, артистка Мари Лорансен самозабвенно отплясывает, купаясь в жадном взоре последней мимолетной блажи – модельерши Николь Гульд. Загорелые после безмятежного лежания на пляжах Лазурного Берега или велосипедных прогулок, то тут то там являются адепты лесбийской любви. А вот и свидетельство тому – недавно вышедший в свет журнал, название коего я упомянуть не решусь, сообщает о связи между спортсменкой Виолеттой Моррис и (вот же вездесущая!) Жозефиной Бейкер!
Пагубное, тлетворное и мефистофельское стирание границ между полами – как это же бывает и между расами, классами и личностями.
Но нам придется испить сию чашу до дна. Чета Бомон, отлучившаяся как раз в тот миг, когда погасили люстры (изготовленные, как мне сказали, стекольных дел мастером Жаном Перцелем), потом, когда люстры снова зажглись, вернулась, но уже в виде фигурок из папье-маше на самом верху гигантского трехэтажного торта, да еще он – в виде деда Мороза, а она – Феи снегов, – вот тут уж зал разразился аплодисментами и громкими «ура!», такими же басистыми и пламенными, как девять лет назад при объявлении Перемирия. Коротенькая розовая юбочка, едва прикрывавшая бедра и обшитая горностаем от Ревийона, которым месье мог похвастаться, как и завитым париком, превратили его в фрейлину. А вот из мадам ее пышные округлости, подчеркнутые еще и брючками в обтяжку от Жанны Ланвен, в придачу к обсыпанными пухом голове и туловищу, сделали вылитого добрячка-снеговичка.
