Но как поступили бы эти генералы, получив строжайший приказ Гитлера занять оборонительные позиции и продолжить сопротивление в альпийской крепости? По опыту нельзя с уверенностью сказать, стали ли бы они отстаивать свою волю и рискнули ли бы ослушаться Гитлера. Поэтому надо было предупредить вероятность вступления генералов в конфликт с собственной совестью. Вот почему было важно, чтобы Кальтенбруннер получил полномочия и на решение военных вопросов — по крайней мере в южно-германском — австрийском регионе. Кальтенбруннер был согласен с моими доводами, тем более что у него самого имелось тщеславное желание войти в историю как «спаситель Австрии».
Вместе с тем он не отказывался и от мысли создать импровизированную альпийскую крепость, способную к длительной обороне, чтобы добиться от союзников более лучших условий в ходе переговоров. Но и для этого ему надо было получить от Гитлера полные полномочия в военных вопросах: в качестве старшего начальника альпийской крепости он должен был обладать правом отдачи генералам приказов, касавшихся оборонительных операций в этом регионе. Регион же охватывал значительную часть Австрии, и именно здесь ему нужны были, как говорится, свободные руки.
Кальтенбруннер выехал тогда в Берлин, чтобы несомненно получить от Гитлера такие полномочия. По возвращении он рассказал мне, как протекал его визит к Гитлеру: в его изложении я не сомневаюсь, тем более что его рассказ впоследствии подтвердили люди из непосредственного окружения фюрера.
Кальтенбруннер прибыл как раз в тот момент, когда проходило дневное совещание по обсуждению положения на фронтах в штаб-квартире Гитлера (рассматривались сообщения, полученные за ночь). Кальтенбруннер доложился о прибытии и попросил Гитлера побеседовать с ним с глазу на глаз после окончания совещания. Тот, конечно, не знал, о чем хотел говорить с ним Кальтенбруннер, но его шестое чувство, которым он несомненно обладал, подсказало ему, что один из самых надежных его соратников заколебался. Он ответил Кальтенбруннеру, что тоже хотел с ним поговорить, и назначил встречу в бункере рейхсканцелярии. Совещание прошло весьма бурно, так как с фронтов поступили одни лишь негативные известия, и у Гитлера было несколько приступов ярости, как и всегда в случаях, когда неудачи нельзя было уже проигнорировать. В сложившейся критической ситуации он, конечно же, обвинял генералов. Было вполне очевидно, что развитие событий ведет к окончательной катастрофе. Такое впечатление, казалось, было подходящим исходным пунктом для разговора Кальтенбруннера с Гитлером об альпийской крепости и подготовке к последней битве.
Но все произошло совершенно по-иному. Когда Кальтенбруннер был пропущен в бункер Гитлера и прошел в его кабинет, он увидел фюрера, стоявшего у большого макета города Линца на Дунае. Бодро, энергичными шагами он направился навстречу посетителю и сразу же начал разговор о запланированном переустройстве Линца. Гитлер хотел сделать его столицей Центральной Европы и стал подробно рассказывать Кальтенбруннеру о своей идее, задавая ему, уроженцу Линца, вопросы о тех или иных деталях своего проекта. Прошло более получаса, и Гитлер, как говорится, вошел в раж. Но вдруг он прервал свои высказывания и сказал на полном серьезе:
— Я знаю, Кальтенбруннер, что вы хотели мне сказать. Но поверьте, если бы я не был уверен, что когда-то вместе с вами буду перестраивать город Линц в соответствии с этим планом, то уже сегодня пустил бы пулю в лоб. И вы должны в это верить! У меня есть еще средства и возможности закончить войну победоносно!
На Кальтенбруннера эта хорошо продуманная и рассчитанная на драматический эффект сцена произвела большое впечатление, как он мне сам признался. Он не нашел в себе силы вырваться из оков психологического внушения и высказать после столь торжественного заверения фюрера свои заботы и сомнения. Когда Гитлер сразу же после этого извинился, что вынужден прервать беседу из-за важного совещания, Кальтенбруннер решил не заводить разговор о вопросе, по которому собственно и приехал в Берлин. Через двадцать четыре часа он сидел напротив меня, заявив:
— То, что вы мне говорили о целесообразности заблаговременной капитуляции, не имеет никакого смысла: у фюрера есть еще средства и возможности окончить в последний момент войну в пользу Германии!
Вот как долго действовала магия внушения Гитлера на этого человека, склонного вообще-то к реалистической оценке вещей. То же происходило и с другими сподвижниками фюрера: непостижимую силу воздействия на них следовало, без сомнения, приписать его необыкновенной способности заряжать оптимизмом людей, с которыми он соприкасался.
Изменение настроения Кальтенбруннера длилось довольно долго. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что после своей очередной поездки в Швейцарию, по прошествии некоторого времени после этого нашего разговора, я был прямо на улице Зальцбурга арестован гестапо. Меня обвинили в государственной измене и сказали, что уже на следующий день я буду отправлен в распоряжение военно-полевого суда при штаб-квартире фюрера. Каким образом этот необычный во всех отношениях суд выносил свои приговоры, было известно после смерти Роммеля[77]. Впоследствии были отброшены последние формальности, так что обвиняемые могли порою видеть из окон зала судебного заседания, как экзекуционная команда отрывала уже для них могилы. Рассмотрение любого дела длилось не более двух-трех часов, включая казнь. Что мне тогда спасло жизнь, так это готовность начальника зальцбургского гестапо сообщить одному из сотрудников Кальтенбруннера, названному мною, по телефону о моем положении. Этот человек, на которого я мог положиться чисто по-человечески, мгновенно оценил происходившее и приказал от имени Кальтенбруннера, даже не переговорив с ним, чтобы меня немедленно освободили. Таким образом, через несколько часов нахождения в гестапо я был снова на свободе. Когда я позднее бросил в лицо Кальтенбруннера резкие обвинения по поводу его поведения в отношении меня, он даже не попытался объяснить это недоразумением, как я ожидал, a только пожал плечами как ребенок, застигнутый за чем-либо запрещенным, и произнес:
— Это я просто не досмотрел.
И это был один из самых могущественных людей Германии!
Между тем Кальтенбруннер продолжил осуществление своих псевдореалистичных фантазий по организации альпийской крепости. Вскоре он пришел к выводу о целесообразности подключения к этим делам «операции Бернхард».
Кальтенбруннер надеялся в случае необходимости при осаде союзниками альпийского массива прорвать кольцо окружения за счет использования хорошо знающих местность альпинистов. Они же должны были использовать контрабандные пути для связи с заграницей — в первую очередь со Швейцарией и Италией. Более того, он рассчитывал даже установить воздушное сообщение с Испанией и послал туда своего представителя, чтобы выяснить, как отнесутся тамошние власти к приему самолетов из альпийской крепости. Главная цель поддержания таких связей с внешним миром заключалась, по его мнению, в обеспечении редута теми продуктами и материалами, которые не смогут производиться в горах, а также необходимым сырьем.
