День закончился триумфом Риббентропа, которому все же удалось с успехом повлиять на Гитлера. Браухич был горд тем, что войсковая связь при передаче «стоп-приказа» сработала так хорошо. Геринг счел, что теперь настал его час, как это уже случалось во многих критических ситуациях, вызволить фюрера из казавшегося безвыходным положения. Гитлер попрощался с ним, бросив реплику, что хочет заново обдумать обстановку. Настроение множества собравшихся в квартире фюрера было различным. Некоторые верили, что война, благодаря искусности Гитлера, снова предотвращена. Другие полагали: ничего не изменилось и противостояние углубилось настолько, что никакого выхода, кроме войны, нет. К числу последних принадлежал и я.
События 25 августа, без сомнения, повергли Гитлера в шоковое состояние. Его план был разрушен внешними обстоятельствами, никакого влияния на которые он оказать не мог. Но он быстро овладел собой. Когда в следующий полдень фюрер вышел в нижние помещения своей квартиры, он уже прочел все сообщения иностранной прессы и казался успокоенным тем, что на германско-польской границе действительно ничего не произошло. Оба события вчерашнего дня Гитлер теперь видел в тесной взаимосвязи. Отказ Муссолини – результат влияния Лондона. Итальянский посол в Лондоне граф Гранди, хотя и является членом фашистского Большого совета в Риме, – насквозь англофильский монархист, к тому же близкий друг Чиано. По убеждению Гитлера, он сыграл в этом деле решающую роль, побудив Муссолини написать ему такое письмо. Гранди, мол, был информирован англичанами о ратификации британо-польского пакта о взаимопомощи и предостерег Рим. Однако фюрер не исключал, что Рим, пожалуй, и сам решил остаться в стороне от войны. В пользу такой версии говорила реплика Чиано во время последнего визита в «Бергхоф»: Италия к войне еще не готова, она уже при заключении «Стального пакта» давала понять, что ее участие в военном конфликте станет возможным не ранее 1942 г. или 1943 г. Но Гитлеру было безразлично, кто именно сказал тут первое слово, для него главное значение имел сам факт тесного обмена информацией между Римом и Лондоном.
Хотя Гитлер и не подвергал сомнению верность Муссолини, на резкие слова по адресу своего итальянского союзника он не поскупился. Но всю вину фюрер возложил на монархические круги итальянской армии и итальянских дипломатов, в руках которых сходились при дворе антигерманские и проанглийские нити. Началось гадание, какие выводы из этой ситуации он сделает. Даже в самой Имперской канцелярии сотрудники Риббентропа высказывались за итальянскую политику в надежде на то, что она сможет удержать Гитлера от его похода на Польшу.
Однако из разговоров Гитлера на военную тему явствовало: от своего плана нападения на Польшу он определенно уже не откажется. Конечно, фюрер все еще не расстался с надеждой политическими шагами размягчить твердую позицию Польши, а потому предпринимал соответствующие политические и военные меры. Но прежде всего он распорядился приостановить подготовку к празднованию 27 августа 25-летия сражения при Танненберге и к имперскому съезду партии, который должен был проходить со 2 до 10 сентября. Кейтель получил указание продолжать подготовку мобилизации. «Стоп-приказ» ни в коем случае не должен рассматриваться как признак слабости. Предложение Риббентропа в первую очередь имело цель попытаться вступить в контакт с Польшей. Сам Гитлер возлагал известные надежды на Францию: ведь эта страна вынесла на себе основную тяжесть [Первой] мировой войны. Он не мог себе представить, чтобы Франция стала таскать для Англии каштаны из огня. Однако в письме ее премьер-министра Даладье подчеркивались французские обязательства, данные Польше. В своем ответе на это письмо Гитлер ссылался на несправедливость Версальского договора, пересмотр которого ему властно диктует чувство чести немца. Попытки же мирного урегулирования с Польшей всех спорных вопросов путем двусторонних переговоров сознательно сорваны вмешательством британского и французского правительств.
Когда содержание этой переписки стало известно, стрелка барометра настроения в Имперской канцелярии опять упала вниз. Этому содействовало и новое письмо от Муссолини. Оно содержало длинный перечень желаемых поставок различного сырья для итальянской промышленности и вооруженных сил. Гитлер принял это письмо к сведению как новое доказательство того, что Италия всеми средствами старается остаться вне войны.
Геринг же действовал другим путем. С начала августа 1939 г. он через шведского индустриального магната Биргера Далеруса установил связь с влиятельными английскими промышленниками, имевшими контакт с правительственными кругами. Теперь Геринг пригласил его к себе и спросил, готов ли он предоставить в его распоряжение свои международные связи для сохранения мира в Европе. Далерус был готов и в ближайшие дни совершил несколько поездок между Берлином и Лондоном, а 28 августа имел беседу с Гитлером в присутствии Геринга. Посредническая миссия, казалось, осуществлялась благоприятным образом. В тот же вечер фюрер получил от британского посла меморандум, к которому отнесся позитивно; в документе этом сообщалось о готовности польского правительства вступить в прямые переговоры с германским. В ответном послании от 29 августа Гитлер принял предложение о посредничестве и попросил прислать польского уполномоченного 30 августа. Гендерсон воспринял это как ультиматум и пришел в такое возбуждение, что пришлось вмешаться Риббентропу, ибо Гитлер явно пытался встречу с послом прекратить. Но сейчас этого допустить было никак нельзя. Риббентроп увидел новый шанс вступить с поляками в двусторонние переговоры. Он знал: фюрер все еще готов к разговору с ними, но без участия англичан.
Краткий срок для присылки польского уполномоченного имел чисто военные причины. Генералы посоветовали Гитлеру из-за метеоусловий не откладывать далее день нападения. Основным условием быстротечных операций было применение люфтваффе. Поэтому сухопутные войска назвали в качестве последней даты начала боевых действий в этом году 2 сентября. Итак, фюреру оставалось еще всего четыре дня. Вот почему польские переговорщики обязаны были прибыть немедленно.
Из своих бесед с английским послом Гитлер тайны не делал. Последний обмен нотами казался ему открывающим путь к переговорам с поляками. Он вновь оценивал ход событий позитивно и вновь подчеркивал, что речь идет только о Данциге и коммуникациях через коридор с Восточной Пруссией, а также о прекращении эксцессов в отношении немецких народных групп в Польше. Вплоть до 29 августа все мы, кто с 25 августа находился в гуще оживленных событий в Имперской канцелярии, были под впечатлением, что опасность войны устранена. Этому весьма способствовало то, что Гитлер 27 августа, произнеся краткую речь в Зале приемов Новой Имперской канцелярии, отправил по домам депутатов рейхстага, вызванных в Берлин на 26-е. Это казалось нам знаком того, что, отдавая 25 августа свой «стоп-приказ», он верил в новую возможность разрядки напряженности. Данную точку зрения Гитлер высказал и в речи перед депутатами: его самое заветное желание – решить стоящие проблемы без кровопролития. Однако он снова заявил о своей готовности воевать, если Англия и впредь будет оспаривать право немецкого народа на ревизию Версальского договора.
