Правда, не всегда обойдешь заслон истребителей прикрытия. Иногда обстановка заставляла нас ввязываться в бой с «фиатами» и «мессерами». Тогда бомбардировщиков атаковали И-15, обычно следовавшие за нами. Связанные боем, истребители противника не могли помочь своим подопечным. Если мы уже заставали другую эскадрилью в схватке с истребителями прикрытия, то сами, будто шмели, набрасывались на бомбардировщиков врага.
У летчиков как бы повысилась острота зрения, увеличился угол обзора. Мы обнаруживали теперь противника раньше и на большем удалении, чем прежде. Этому способствовало и более точное распределение зон воздушного пространства между звеньями, а в звеньях — между парами. Летчики за несколько секунд, которые отделяли начало атаки от момента открытия огня, успевали не только осмотреть заднюю полусферу, но и увидеть, что там происходит, оценить обстановку и принять соответствующее решение.
Бойцы научились лучше понимать друг друга в воздухе. Сигналы ведущего летчики-ведомые улавливали быстрее, выполняли задания дружнее. Единство взглядов на ведение боя, тактику, практику боевой работы крепло с каждым новым вылетом.
Конечно, никакая осмотрительность, слаженность, слетанность, тактическое мастерство не гарантировали нас от атак противника со стороны задней полусферы. Обстановка, положение машины в пространстве во время воздушного боя изменяются в мгновение ока. В круговороте схватки при перемещении десятков машин как по горизонтали, так и по вертикали полусфера по отношению к одному истребителю противника может оказаться задней по отношению к другому, и наоборот. Правда, вероятность (непредвиденная вероятность) подобной встречи значительно уменьшилась.
Еще в октябре мне врезался в память интересный разговор между Соколовым и Скляровым. Тогда он поразил меня, но потом подобные воспоминания о бое, казавшиеся поначалу почти невероятными, сделались обычными.
Речь шла даже не о первых атаках, которые помнят многие, а о действиях в середине схватки, когда летчики достаточно накрутились и на вертикалях и на горизонталях.
Скляров и Соколов атаковали пару «фиатов». Скляров был ведущим, Соколов — ведомым.
— Сблизился с «фиатом» на 350–400 метров, — рассказывал Виктор Скляров. — «Ну, пора» — и пальцы на гашетку. И тут же себя одернул: «Спешишь! «Фиат» идет впереди, в ус не дует. Не видит, значит». Подошел к «фиату» на 300–250 метров: «Ну!» А во мне будто второе «я» проснулось: «Чего торопиться? Ведь не видит тебя итальянец. Подойдешь ближе — ударишь наверняка!» Первый-то, нетерпеливый, шепчет: «Уйдет! Оба уйдут!» «Смотри: спокойненько летят. Не колготись!» — это терпеливый говорит. Дистанция — 200–150 метров. «Стреляй! Раззява!» — орет первый. Тогда второй еще громче: «Подожди! Ну, милый, подожди!» — и словно держит рукой гашетки, не дает пустить в дело пулеметы.
Я словно Иванушка на распутье: то с первым согласен, то со вторым. Не успеваю на гашетки нажать, пока на стороне первого своего «я», а второй — гашетки рукой держит.
120-100 метров до «фиата». Тут оба гаркнули: «Давай!» Ну, я и ударил. Посмотрел — прав второй. Сразу после очереди мой «фиат» вроде удивленно этак задумался, на месте как бы застыл. Я едва отвернул, чтобы не столкнуться с ним, а затем «крестничек» клюнул — и к земле, выпустив страусиное перо дыма.
«Молодец! — хвалю себя. — Молодец, проявил выдержку, послушал умного человека». Да и Ваге, Соколову, значит, дал возможность отличиться. Вслед за мной он сбил второго «фиата». Правда, его летчик успел сигануть на парашюте.
А Соколов поведал о бое так:
— Хотите верьте, хотите нет, а я иногда своим ведущим командую. Когда во время боя мы сумели зайти в хвост паре «фиатов» и вышли на дистанцию около четырехсот метров, а те нас не чуют, я одно твердил ведущему: «Дорогой ты мой, славненький, погоди, не вспугни их сердечных! Я ведь тоже хочу стрельнуть! Оставь мне моего «фиата»!» И что ж? Послушался меня Витенька. Тогда я уже увереннее стал и не прошу — приказываю: «Не смей открывать огня! Не будь эгоистом!» Снова послушался Витя. А когда дистанция стала меньше ста пятидесяти метров, а Виктор устремился на «фиаты» и забыл, наверное, что стрелять надо, я не выдержал, крикнул: «Да что ж ты, милок! Пора! Проскочишь, не успеешь выстрелить, перехитришь самого себя!» Сам же держу на прицеле своего «фиата». И только успел крикнуть: «Давай!» — как Витя будто услышал меня, дал очередь, и из «фиата» получилась свечка.
«Молодец! — мысленно сказал я ведущему. — Всегда слушайся, что тебе говорят старшие, и будет порядок».
Даю очередь по «фиату». Да, видно, много сил потратил, командуя Скляровым. Мой «фиат» только запарил. Не захотел гореть. Тут из кабины, как пробка из бутылки шампанского, выскочил парашют, а за куполом, как чертик на ниточках, — летчик. Вовремя! По мне сзади ударил очередью еще один «фиат». К счастью, он был далековато. Его пулеметы сделали лишь несколько дырок в хвосте моего самолета. Мы — вверх. И пошла чехарда: за нами — «фиаты», за «фиатами» — наши ребята. В общем, свалка продолжалась. Но мы в накладе не остались.
Подмигнув слушателям, Вага хлопнул Виктора по плечу и наставительно сказал:
— И впредь, если полетим вместе, ты, Витек, повинуйся. Я тебе плохого не пожелаю.
Слушая исповеди, ребята хохотали, а Скляров, нахмурившись, отвечал:
— Хорошо, Иван. Будь по-твоему, раз у нас с тобой отработана телепатия. Только ты, будь ласка, стреляй получше. А то у Муссолини не хватит шелка на парашюты. Не вводи ты беднягу в расходы.
Шутка шуткой, но я по себе знаю и опытные люди подтвердят, что выдумки в этих рассказах в общем-то нет. Такое если и может выдумать, то лишь человек, переживший подобные перипетии боя. А из столь подробного отчета о схватке следует один вывод: у летчиков значительно повысилось восприятие происходящего, возросла быстрота и точность реакции в оценке обстановки, в принятии решения.
Ведь речь идет об одном бое. Точнее, о единственной атаке, ее завершающей части, когда машины прошли всего 300–320 метров, догоняя «фиаты». Скляров хотел открыть огонь с дистанции 400–450 метров, а дал очередь со 120–100 метров. Следовательно, чувства, которыми они делились, были присущи им во время прохождения отрезка в 300–320 метров. Скорость И-16 превышала скорость «фиата» на 90-100 километров в час, значит, отрезок в 300–350 метров летчики преодолели за 10–12 секунд. И эти секунды вместили в себя оценку обстановки, рассуждения о правильности выбора и точное решение, определившее исход атаки.
Не всегда и не всем из нас сопутствовали только удачи. Общим несчастьем для всего нашего личного состава явилась тяжелая утрата, которую мы понесли 28 декабря. Во время налета наших самолетов на железнодорожную станцию огнем зенитной артиллерии сбили Ивана Соколова. Снаряд разорвался под самолетом. Машина загорелась. Летчик, видимо, был тяжело ранен. Но несколько секунд спустя, вероятно придя в себя, Иван сумел выровнять беспорядочно падавшую машину. Более того, в глубоком пике ему удалось сбить пламя, ликвидировать пожар. Потом Соколов развернулся и стал уходить на республиканскую территорию. Машина шла достаточно ровно, мотор работал неплохо. Мы, продолжая штурмовку, подумали, что все обойдется благополучно.
