В течение семидесятых годов Аргентина подвергалась террору, как со стороны крайне правых, так и со стороны крайне левых, – явление, которое имело место во многих странах. То же происходило в Италии, где в течение многих лет продолжалась безжалостная деятельность фашистских организаций, Красных бригад и прочих объединений такого же толка. Но эта нация никогда не забывала о принципах борьбы за права человека, которые чрезвычайно эффективно претворялись в жизнь через обычные гражданские суды, предоставляя обвиняемым любые гарантии юридической защиты; в случае похищения Альдо Моро, например, когда один из сотрудников службы безопасности предложил генералу Делла Кьеза применить к одному из арестованных пытки, потому что, как ему казалось, тот много знает, генерал произнес памятные слова: «Италия может позволить себе потерять Альдо Моро. Но применять пытки она себе позволить не может».
В нашей стране все иначе: на преступления террористов вооруженные силы ответили терроризмом гораздо худшим, чем тот, который они победили, потому что начиная с 24 марта 1976 года мы имеем дело с всевластием и безнаказанностью государственного абсолютизма, когда похищают, пытают и убивают тысячи человеческих существ.
Наша комиссия призвана не судить, поскольку для этого существуют конституционные судьи, но выяснить судьбу без вести пропавших в течение этих мрачных лет в жизни Аргентины. Получив несколько тысяч заявлений и свидетельств, обнаружив или определив, что на территории нашей страны существуют сотни засекреченных концентрационных лагерей, и собрав более ста тысяч документов, это подтверждающих, мы убеждены, что военная диктатура обернулась самой страшной трагедией нашей истории и самой бесчеловечной. И хотя окончательное слово принадлежит правосудию, мы не можем молчать в ответ на то, что мы слышим, читаем и чему являемся свидетелями, ибо все это заходит гораздо дальше того, что может считаться просто преступным, и должно расцениваться в самых мрачных категориях, таких как преступление против человечества. Применение в качестве технического средства исчезновения людей со всеми вытекающими отсюда последствиями попирает все этические нормы ведущих религий и передовых философских течений, выработанных на протяжении тысячелетий через страдания и беды, постигшие человечество, и уничтожает их самым варварским образом. Подобная методология применялась еще до того, как военное правительство пришло к власти (действующая ныне в Тукумане организация «Независимость»). От методов, применяемых в других странах, методы в нашей стране отличаются обстановкой полной секретности; человек исчезает, его заключают в тюрьму, время идет, но никто не спешит официально возложить ответственность за произошедшее на организации, принимавшие во всем этом участие. Период действия этих методов продолжителен и распространяется на всю нацию, не ограничиваясь только крупными городами.
Понятно, что, учитывая подобные обстоятельства, Кортасар максимально использует все средства, которые имеются в его распоряжении, но понятно также и то, что он усиливает свое противостояние диктатуре, стараясь не подвергать себя необдуманному риску, хотя в полной мере избежать его нельзя. Он осознает свою полезность как представителя интеллигенции, заинтересованного в ситуации, и мобилизует все силы для того, чтобы отстаивать критическую позицию, следовательно, он очень много выступает в печати и на различных форумах; правда, его выступления, несмотря на их яркость, не слишком отличаются эффективностью, а порой он отвергает какие-то предложения, как, например, то, которое сделал аргентинский писатель и сценарист Освальдо Байер и которое он отверг.
Идея Байера, которую он распространил среди писателей, журналистов и интеллектуалов, находящихся в изгнании, состояла в том, чтобы нанять самолет и прилететь в Буэнос-Айрес именно в тот день, когда Видела, попирая все и вся, официально вступит в права президента. Участниками этого полета, гарантии безопасности которого должна была обеспечить Евангелическая церковь Германии – она же оплачивала расходы, – были предположительно не только латиноамериканские писатели, среди которых были сам Байер, Освальдо Сориано, Хуан Рульфо и Карлос Фуэнтес, но и европейские писатели, такие как Гюнтер Грасс например, который согласился с этим проектом. В намерения входило также и то, что вместе с людьми, всемирно известными, на этом чартере прибудут в Аргентину представители международной прессы. Сразу же по прибытии и прохождении пограничной и таможенной служб Евангелическая церковь Буэнос-Айреса должна была взять их под свою защиту и сделать рупором событий путем организации конференций и выступлений писателей, прибывших в Аргентину. Учитывалась возможность того, что военные не позволят прибывшим выйти из самолета или блокируют улицу Эсмеральда, где располагалась Евангелическая церковь, но об этом как раз речь и шла: показать всему миру, что происходит в стране, находясь на ее территории.
«Когда я закончил, – рассказывает Байер, – обрисовав все детали и ответив на все вопросы, мы все посмотрели на Кортасара, ожидая услышать его мнение, но он сказал только: „Я не хочу, чтобы мне всадили пулю в голову". Мы почувствовали себя так, словно нас окатило холодным душем, но он объяснил, что и так много сделал и делает для Латинской Америки, что много работал в Никарагуа, Гватемале и Мексике и что ни в коем случае не собирается прекращать эту работу» (19, 70). В конечном итоге этот проект так и не осуществился.
Кортасар действительно, как мы уже неоднократно утверждали, отдавал много сил политической ситуации в Латинской Америке уже на протяжении ряда лет, и до последнего дня жизни накал его борьбы за права человека на континенте не ослабевал; настолько, что, когда американские и европейские университеты приглашали его на семинары и конференции, центральной темой которых был анализ его творчества, он отказывался, и чем дальше, тем чаще и в той же степени, он все чаще соглашался на участие в форумах, посвященных защите прав человека и осуждающих репрессивные государственные системы. В 1979 году он признается своему другу Хайме Алазраки в том, что было очевидным вот уже более десяти лет: литература в этот период жизни отодвинулась для него на второй план.
Каков же был психологический контекст, побуждавший его все более активно заниматься политикой? Откуда пришло к нему чувство политической ответственности? Кроме чилийского, аргентинского и уругвайского вопроса (эту страну. лихорадило с тех пор, как начались времена президентства Бордаберри и военной диктатуры, 1976–1984), Кортасар принимает деятельное участие в никарагуанском вопросе. Речь идет о поддержке, которую Кортасар оказывал «никас».
