Переговоры с Турцией велись в Москве, в особняке на берегу Москвы-реки против Кремля.
Мое участие было скромное: Чичерин предложил мне как эксперту изложить свое мнение по вопросу о передаче Турции крепости Карc и некоторых других районов, искони принадлежавших Армении. Я высказался в отрицательном смысле.
С другой стороны, сильным противовесом этим соображениям являлась мысль, сначала туманная, окрепшая лишь позже, о необходимости пойти на соглашение с Турцией, только что стоявшей в лагере наших врагов в годы империалистической войны, но резко изменившей курс своей внешней политики под влиянием внутреннего переворота весной 1920 года, в результате которого была свергнута власть султана и установлена республиканская форма правления. Несомненным представлялось мне, что это последнее соображение больше отвечало целям Советского правительства, начавшего переговоры с Турцией с решения пойти на уступки. В результате состоялся исторический договор о дружбе и братстве между Советским Союзом и Турцией, подписанный 16 марта 1921 года.
Помню шутливые слова Чичерина о том, что, очевидно, моей военной природе свойственна жадность, проявленная уже в Бресте и Финляндии.
В течение 35 лет, вплоть до второй мировой войны, Советско-турецкий договор служил прочной основой дружественных и добрососедских отношений между Советским Союзом и Турцией, установленных благодаря мудрому руководству В. И. Ленина и заслугам выдающегося государственного деятеля Турции Мустафы Кемаля (Ататюрка), основателя молодой Турецкой республики. После выделения из состава Всеросглавштаба основных его отделов в самостоятельные управления существование Всеросглавштаба стало излишним, и он был упразднен в 1921 году.
Я возбудил ходатайство о назначении меня на службу по Главному управлению военно-учебных заведений и был назначен начальником управления этими заведениями Московского военного округа.
Мой помощник по Всеросглавштабу М. М. Загю, прощаясь со мной, сказал:
— Я тоже перехожу на педагогическую работу в одну из военных академий по специальности военной администрации. Хочу в Красной Армии быть продолжателем деятельности, которую так плодотворно в старой армии вел профессор Макшеев.
— Смотрите, Михаил Михайлович, — пошутил я, — не забудьте, к чему привело увлечение военной администрацией бедного Макшеева: ведь он совсем оглох.
— Типун вам на язык за ваше напутствие, — в свою очередь засмеялся Загю. — Не предполагаете ли вы, что глухота — профессиональная болезнь, вызываемая этой дисциплиной?
Я был очень огорчен и вместе удивлен позже, узнав, что моя шутка оказалась пророческой. Загю оглох после выхода первых его учебников по этой учебной дисциплине.[99]
* * *
Начав педагогическую работу еще в первые годы по выходе из академии, я возымел к ней особую любовь как к искусству, которое в умелых руках создает хороших членов общества. После больших переживаний империалистической и гражданской войн я на этом поприще почувствовал спокойную удовлетворенность своей деятельностью.
Московский военный округ был в то время основным средоточием военно-учебных заведений разных типов и специальностей.
Какое громадное поприще для самой широкой и разнообразной научной и педагогической деятельности представляла сеть военно-учебных заведений Московского военного округа, дает понятие даже простой перечень этих заведений:
1. Тактическо-стрелковые курсы имени III Коминтерна («Выстрел»).
2. Курсы командного состава артиллерии особого назначения.
3. Военно-химические курсы.
4. Высшая военно-педагогическая школа.
5. Повторные курсы командного состава радиочастей.
6. Объединенная военная школа имени ВЦИК Советов.
7. Объединенная военная школа Коминтерна («Красных коммунаров»).
8. Московская пехотная школа имени Ашенбреннера.
9. Московская артиллерийская школа.
10. Московская военно-инженерная школа имени III Коминтерна.
11. Высшая школа связи.
12. Окружная военно-политическая школа.
13. Нижегородская пехотная школа имени И. В. Сталина.
14. Иваново-Вознесенская пехотная школа имени М. В. Фрунзе.
15. Рязанская пехотная школа.
16. Тверская интернациональная кавалерийская школа.
17. Тульская оружейно-техническая школа.
Каждое из этих учебных заведений по своей специальности представляло огромное поле деятельности, полное самого захватывающего, притом своего особого, специфического интереса.
Мои посещения вместе с комиссаром тов. Воробьевым каждой из этих школ представляли чрезвычайно напряженную, до предела уплотненную и вместе с тем увлекательную работу.
По выработанной программе мы знакомились с личным составом школы, присутствовали в течение двух — трех дней на утренних зарядках и осмотрах, на уроках, на строевых и политических занятиях, при самостоятельной учебной работе курсантов; питались вместе с ними по их ежедневной раскладке. При посещении школ вне Москвы связывались также с местными партийными и советскими учреждениями, знакомились с их мнением о данной школе. Комиссар проводил партийные собрания, вместе с ним мы назначали общее собрание школы, на котором делали доклад о всем виденном нами и слышанном. На общее собрание всегда приглашали представителей от местных партийных организаций, а в лагерный период — от строевого командования и от соседних войсковых частей.
О каждом посещении школы мы представляли доклад командующему войсками округа или его заместителю, у которых таким образом собирался обширный материал о состоянии военно-учебных заведений.
За время начальствования военно-учебными заведениями (с 1922 до 1926 года) мне пришлось представлять их на смотр на Ходынском поле Командующему войсками округа Клименту Ефремовичу Ворошилову и председателю РВС Республики Михаилу Васильевичу Фрунзе. Пришлось мне также однажды командовать на Красной площади парадом курсантов, который принимал Михаил Иванович Калинин. Он знал меня и по гражданской войне и по частым посещениям расположенной в Кремле Объединенной школы имени ВЦИК Советов, на которых я встречал его вместе с начальником школы Лашуком.
Вместе с курсантами военно-учебных заведений Московского военного округа мне привелось в скорбный январский день 1924 года участвовать в высокопечальной встрече в Москве траурного поезда с телом Владимира Ильича Ленина.
Вечером этого дня мы с комиссаром созвали в Лефортовском дворце общее собрание курсантов — представителей от всех вузов. После наших докладов о Ленине и выступлений курсантов, потрясенных тяжелой утратой, было зачитано обращение ЦК ВКП(б) к народу. В безмолвной тишине звучали огненные слова о бессмертном вожде:
