Соединенные Штаты вносят в великие дела элементарные чувства и сложную политику. Так это проявилось в 1941 в их позиции по отношению к Франции. В то время как в глубинах американского общественного мнения предприятие генерала де Голля вызывало восторженные отклики, вся официальная Америка считала своим долгом относиться к нему с холодком или с безразличием.
Официальные лица США неизменно поддерживали отношения с правительством Виши, считая, что тем самым они борются против немецкого влияния на Францию и препятствуют выдаче ее флота. Американские государственные деятели поддерживали контакт с Вейганом, Ногесом, Буассоном. Рузвельт ожидал, что они в один прекрасный день откроют ему ворота Африки. Но благодаря удивительному противоречию политика США, которые имели своих представителей при Петене, была направлена на отстранение от «Свободной Франции» под тем предлогом, что нельзя заранее предвидеть, какое правительство установит у себя французский народ, когда он снова станет свободным. В сущности, руководители американской политики считали, что Франция уже перестала быть великой державой. Поэтому они мирились с правительством Виши. Если же в некоторых пунктах они все-таки не исключали возможности сотрудничества в целях борьбы с теми или иными французскими властями, то они рассматривали это как эпизодические и местные соглашения.
В этих условиях нам трудно было договориться с Вашингтоном. К тому же и личное отношение Рузвельта осложняло дело. Хотя я еще не имел случая встретиться с Франклином Рузвельтом, я мог по многим признакам догадаться, что он относится ко мне весьма сдержанно. Тем не менее я хотел сделать все от меня зависящее, чтобы Соединенные Штаты, которые готовились вступить в войну, и Франция, которая, по моему утверждению, никогда войны не прекращала, не пошли бы разными путями.
Что касается формы отношений, которую нужно было установить и о которой с жаром спорили дипломаты, политики и публицисты, то я должен сказать, что в данный момент она почти не имела для меня никакого значения. Реальный характер и содержание наших отношений представляли для меня неизмеримо большее значение, чем все чередующиеся формулы, в которые вашингтонские юристы облекали факт «признания». Однако в связи с огромными американскими ресурсами и склонностью Рузвельта распоряжаться и диктовать свою волю во всем мире я чувствовал, что наша независимость явно находится в опасности. Короче говоря, если бы мне понадобилось предпринять попытку договориться с Вашингтоном, все это надо было учитывать, но вести переговоры следовало на равной основе.
В течение героического периода первых месяцев существования «Свободной Франции» Гарро-Домбаль и Жак де Сийес с большой пользой для нашего дела пропагандировали наши взгляды. Теперь речь шла уже о том, чтобы начать переговоры. Я поручил Плевену их подготовку. Он хорошо знал Америку и был ловким человеком. Он был полностью в курсе наших дел. В мае 1941 я дал ему из Браззавиля следующее задание: «Добиться восстановления постоянных и непосредственных отношений с государственным департаментом, наладить экономические отношения Свободной Французской Африки и Океании с Америкой и урегулировать вопрос о непосредственных закупках всего необходимого для ведения войны. Затем — организовать в Соединенных Штатах нашу информацию и пропаганду, создать там наши комитеты и наладить помощь со стороны сочувствующих нам американцев». Плевен, отправившийся в Америку в начале июня, явился туда не с пустыми руками. Мы тут же предложили Соединенным Штатам создать авиационные базы в Камеруне, на территории Чад и в Конго, так как Африка как бы самой природой была предназначена служить плацдармом для действий в Европе, когда американцы возьмут в руки оружие. Кроме того, принимая во внимание японскую угрозу, помощь, которую могли им оказать острова на Тихом океане, где развевался флаг с Лотарингским крестом, тоже имела для них существенное значение.
Действительно, американское правительство не замедлило обратиться к нам с просьбой о предоставлении ему для его самолетов права использовать некоторые из наших африканских баз, а затем — базы на Новых Гебридах и в Новой Каледонии. Так как США еще не находились на положении воюющей державы, эта просьба исходила от «Пан Америкэн эруэйз», хотя никто не сомневался в истинном значении этой просьбы.
По мере того как Соединенные Штаты видели, что час войны для них приближается, Вашингтон проявлял к нам все больше и больше внимания. В августе на территорию Чад была направлена американская миссия связи во главе с полковником Каннингэмом. В сентябре Корделл Хэлл[151] публично заявил, что у американского правительства и «Свободной Франции» имеется общность интересов. «Со всех точек зрения у нас с этой группировкой, — сказал он, — хорошие отношения». 1 октября Плевен был официально принят в государственном департаменте заместителем государственного секретаря Самнером Уэллесом. 11 ноября президент Рузвельт письмом, адресованным Стеттиниусу[152], распространил на «Свободную Францию» действие закона о ленд-лизе, так как «оборона территорий, присоединившихся к „Свободной Франции“, имеет жизненные интересы для обороны Соединенных Штатов». В конце того же месяца отзыв Вейгана из Алжира развеял американские иллюзии, которые Вашингтон еще не знал чем заменить. Так как Плевен в это время возвращался в Лондон, чтобы войти в Национальный комитет, который только что был мною учрежден, во главе нашей делегации в Вашингтоне с согласия государственного департамента был поставлен Адриен Тиксье[153], директор Международного бюро труда. Наконец, в самом Лондоне были установлены нормальные отношения между нами и Дрекселом Биддлом, послом Соединенных Штатов при правительствах, которые нашли убежище в Великобритании.
Одновременно с тем, как завязывались первые официальные отношения, изменялся и тон американской печати и радио, которые до сих пор были настроены по отношению к нам недоброжелательно или вовсе замалчивали нас. С другой стороны, и среди французов-эмигрантов, из которых некоторые были весьма известны, появилось желание соединиться с нами, высоко державшими знамя родины. Так, например, профессор Фосийон, основывая в Нью-Йорке Французский институт, вокруг которого сгруппировались видные представители французской науки, историки и философы, получил согласие своих коллег на то, чтобы просить генерала де Голля признать его организацию особым декретом.
Нападение на Пёрл-Харбор 7 декабря ввергло Америку в войну. Можно было предположить, что отныне она будет считать «Свободную Францию», которая сражалась с общим врагом, своим союзником. Однако ничего подобного не произошло. Прежде чем Вашингтон в конце концов решился на это, пришлось пережить немало тяжелых превратностей. Так, например, 13 декабря американское правительство реквизировало в своих портах пароход «Норманди» и тринадцать других французских судов, не потрудившись ни договориться с нами, ни даже уведомить нас об их использовании и вооружении. Несколько недель спустя «Норманди» загорелась при трагических обстоятельствах. В течение декабря обсуждался и был подписан двадцатью семью государствами акт Объединенных Наций, но нас среди них не было. Что отношение к нам со стороны Соединенных Штатов было не только странным, но даже не вполне искренним, вскоре показал один инцидент, который сам по себе был совершенно незначительным, но которому официальные круги Вашингтона придавали большое значение. Возможно, что в какой-то степени этот инцидент был вызван мною самим, чтобы выяснить отношение, подобно тому как бросают камень в пруд, чтобы выяснить, какова глубина его. Речь шла о присоединении к нам островов Сен-Пьер и Микелон.
