Его цеха и мелкие фабрики, разбросанные по Подмосковью, снабжали весь Кавказ и Сибирь женскими брючными костюмами из джерси, с обязательной наклейкой, что этот прекрасный товар сработан в романтической Италии.
Как говорили знающие люди, Миша держал все Подмосковье и часть столицы. В его компании я увидел деятелей из обкома КПСС, зампрокурора, милицейских начальников и еще каких-то, видимо, серьезных людей, облеченных властью.
– Гуляет Миша, – сказал мой товарищ, крупнейший специалист по теневикам. – Победу празднует.
Разговорить моего друга было нелегко, но кое-что мне из него выжать удалось.
В апреле на Мишино производство было отправлено несколько тонн ткани для изготовления знаменитых женских костюмов.
Сырье отправили, но до Фридмана оно не дошло. Более того, исчезли грузовики, а четыре водителя и экспедитор попали в больницу с острым отравлением клофелином. Надо оговориться, что в 1982 году препарат этот спокойно продавался в аптеках и проститутки еще не взяли его на вооружение.
Когда экспедитор очухался, то нарисовал Мише леденящую душу картину: их остановила ГАИ, потом его и водителей напоили какой-то дрянью, они отключились и их привязали к деревьям, где страдальцев нашли аборигены.
Подобного не случалось. Из-за сырья возникали мелкие конфликты, но такого махновского налета еще не было. Единственное, что пояснил экспедитор, – нападавшие были или грузины, или армяне.
Дело Фридмана контролировали не уголовники, а местные власти, поэтому охрану предприятий и товара осуществляли не блатняки, а специально набранные спортсмены.
С помощью, естественно, купленных ментов люди Фридмана вышли на налетчиков. Грузинские деловые открыли трикотажное производство в соседней, Калининской области. Охраняли их кутаисские воры.
Мирные переговоры ничего не дали. Тогда люди Фридмана похитили жену и дочь грузинского теневика и выдвинули условие: сырье в обмен на родственников. Это могло стать началом криминальной войны. А она никому не была нужна. Империя Миши Фридмана, рухнув, погребла бы под обломками не только дельцов, но и их сановных покровителей.
Поэтому, как поведал мне мой друг, в живописном месте на озере Селигер произошла историческая встреча. Там вели переговоры не наши цеховики и не блатняки. Договаривались о мирном исходе дела о налете на караван Фридмана те, кто учил нас свято соблюдать «моральный кодекс строителей коммунизма». Был такой знаменательный документ в те далекие времена.
Власти предержащие договорились. И снова заработали станки на фабриках Миши Фридмана.
* * *
Эпоха Брежнева прославилась небывалой по тем временам коррупцией. Дело «Океан», дело Трегубова, Ставропольское дело, Сочинское, Ташкентское… Коррупция, как раковая опухоль, съедала страну.
12 ноября 1982 года хоронили Леонида Брежнева.
У нас уже был опыт великих похорон. Организаторы учли ошибки, и центр Москвы был плотно перекрыт.
Но, в отличие от 1953-го, когда провожали в мавзолей великого вождя всех народов, к Колонному залу, где лежал сиятельный покойник, никто не рвался.
Мерзли на ноябрьском ветру солдаты и милиционеры, а скорбящей толпы не было.
Когда гроб с телом генсека опускали в могилу, оборвалась веревка.
Траурную речь произносил новый руководитель страны Юрий Андропов. Он прославился борьбой с коррупцией. И мало кто знал, что все эти дела, о которых судачили на московских кухнях, были просто борьбой за власть.
Леонид Брежнев руководил страной восемнадцать лет и оставил нам в наследство коррумпированный госаппарат. Именно коррупция легла в основу фундамента нового «демократического общества», в котором нам «посчастливилось» жить.
С таким же успехом этот год можно назвать первым, так как он был единственным годом правления Андропова. Но именно тогда в стране появилось множество легенд, и по сегодняшний день я не могу в них разобраться, отделить правду от выдумки.
1983 год. Март. Я еду на Киностудию имени Горького. Шофер такси, разбитной московский мужичок, расспрашивает меня о кино и артистах. Сам делится воспоминаниями, кого из знаменитых развозил домой из ресторана. Треп идет. Веселый московский треп.
Мы прощаемся довольные друг другом. И водитель таинственно говорит мне:
– Ты поаккуратнее, друг, по городу облавы идут.
– Ты что, какие еще облавы?
– Попадешь – узнаешь. Ни о каких облавах я тогда не думал. На студии по моему сценарию делали двухсерийный фильм «Приступить к ликвидации», по тем временам большая удача, и я был весь поглощен этой работой.
На студию меня выдернул директор картины, надо было выбить дополнительные деньги к смете, а сделать это без особого труда мог только я, так как директором студии стал мой хороший товарищ Женя Котов.
Но Жени на работе не было, он находился «в верхах», и я пошел к его заму, знаменитому на весь кинематограф крикуну и матерщиннику Грише Рималису.
Когда я вошел в его кабинет, Гриша сказал сразу:
– Нет! Далее следовали выражения непереводимые.
– Что ты кричишь, я же к тебе зашел кофе выпить.
Секретарша принесла кофе. У Гриши нашлось по рюмке хорошего коньяка. Мы пили кофе и говорили о будущем фильме. Я сетовал, что не хватает денег на найм машин того времени, «эмок», «виллисов», «студебеккеров».
– Давай письмо, – сказал Гриша. Я вынул заранее заготовленную бумагу, и он поставил резолюцию. Мы выпили еще по рюмке. И нам очень захотелось есть.
– Пойдем на ВДНХ, в «Узбекский», возьмем манты и плов.
– Ты что, – Гриша покрутил пальцем у виска, – с ума сошел? В Москве облавы.
– А кого ловят-то?
– Всех, кто в рабочее время ходит по ресторанам, магазинам, баням. Отлавливают и сообщают начальству.
– Гриша, мы же с тобой кинематографисты, начинаем большой фильм, поэтому пришли в ресторан, чтобы прикинуть, можно ли в этом интерьере создать неповторимое художественное полотно. А манты и плов едим в наше обеденное время.
– Тебе хорошо, – вздохнул Гриша, – ты же вольный художник.
Действительно, третий год я не ходил в присутствие и нисколько не жалел об этом. Мое издание, кстати в те годы одно из самых популярных литературных приложений «Подвиг», было весьма трудоемким. Особенно тяжело было отбиваться от умников из ЦК ВЛКСМ, «литературоведов» из ЦК КПСС, начальников всевозможных пресс-служб КГБ, МВД, прокуратуры. А больше всего гадостей делал нам начальник отдела культуры Главпура МО генерал Волкогонов, будущий ярый обличитель советской власти. Но это потом, а тогда он за эту власть готов был порвать на куски любого журналиста. Каждая правдивая публикация о прошедшей войне вызывала у него ярость, и мне приходилось оправдываться наверху.
