По сути дела, помощники президента тогда завуалировали его разумную инициативу. Ну а сейчас просто нечестно и нет никакой необходимости скрывать правду о мудром и смелом шаге, предпринятом Джоном Кеннеди во время драматических событий октября 1962 года.
Именно поэтому я рассказал здесь все, как было на самом деле.
С Джоном Скали я встречался еще дважды.
26 января 1989 г. он прилетел в Москву в составе американской делегации для участия в заседаниях «круглого стола» по карибскому кризису. С разрешения руководства внешней разведки КГБ я также принял участие в этом мероприятии.
Увидев меня на приеме в ресторане «Континенталь», устроенном в честь приехавших зарубежных гостей, Скали страшно удивился. Ведь мы не встречались четверть века — целую вечность, и он обо мне ничего не слышал.
Мы выпили за встречу и рассказали друг другу о своем житье-бытье. Через некоторое время Джон почувствовал себя плохо. Жаловался на духоту, шум. Он вышел из зала и сел за свободный стол в ресторане. Рядом с ним все время была его жена — давала ему какие-то таблетки, воду, чтобы запить. Я выразил надежду, что его самочувствие улучшится и он завтра придет на открытие «круглого стола». Скоро чета Скали ушла с приема.
В десять утра 27 января началось заседание. Я записался на выступление. Вначале слово предоставили видным политикам, государственным и военным деятелям — А. А. Громыко, Р. Макнамаре, А. Ф. Добрынину, Макджорджу Банди, главе кубинской делегации X. Рикетсу и другим.
В обеденный перерыв советское телевидение стало снимать короткую беседу Скали со мной. Джон перед камерой начал неправильно излагать содержание наших бесед на встрече 26 октября 1962 г. Он утверждал, что компромиссное решение ракетно-ядерного кризиса первым предложил не президент Кеннеди, а я, Александр Фомин. Я поправил его, начался спор. Съемка не получилась, мы разошлись.
В пятнадцать часов заседание возобновилось. Председательствовавший американский профессор Джозеф С. Най дал слово мне. Я подробно рассказал о содержании моих двух бесед со Скали 26 октября и коротко — о встрече на следующий день. Я подчеркнул, что, как сейчас стало точно известно, информация об этих контактах была доведена до сведения президента и, очевидно, способствовала принятию Белым домом уже созревавшего там решения выступить с компромиссным предложением о мирном урегулировании ракетно-ядерного кризиса.
Правда, в этот раз я не сказал, что посол Добрынин отказался подписать подготовленную мной телеграмму, а сообщил, что посольство ее направило в Москву.
Присутствовавшие в полной тишине выслушали мое выступление.
В перерыве ко мне подошли два члена кубинской делегации и поблагодарили за выступление. Подняв кверху большие пальцы рук, сказали по-русски — «хорошо». Американцы никак не реагировали на мои слова, хотя я ожидал, что Скали ответит. Громыко и Добрынин ходили хмурые, явно недовольные. Это подтвердил в разговоре со мной заместитель министра иностранных дел СССР В. Комплектов. Он упрекнул меня за то, что я еще раньше познакомил с содержанием бесед со Скали члена советской делегации, главного редактора «Литературной газеты» Ф. Бурлацкого, а тот, в свою очередь, поведал эту историю одному из руководителей Международного отдела ЦК КПСС Г. Шахназарову, академикам Г. Арбатову и Е. Примакову и некоторым другим нашим делегатам. Я ответил, что впервые встретился с Бурлацким в декабре 1987 года, чтобы попросить текст его пьесы о карибском кризисе, которая до этого уже в течение пяти лет шла на сцене московского театра Сатиры. На премьеру автор приглашал своего хорошего знакомого, председателя КГБ В. Крючкова, с которым он в давнее время работал в центральном аппарате КПСС. В пьесе действовал советский разведчик Фокин, прототипом которого был я. Поэтому я заявил Комплектову, что Бурлацкий уже давно знал о содержании моих бесед со Скали. Я поинтересовался у Комплектова, правильно ли, по его мнению, поступил Добрынин, когда отказался подписать телеграмму с предложением президента Кеннеди о мирном урегулировании карибского конфликта?
— Не буду отвечать на этот вопрос, — зло буркнул Комплектов и прекратил беседу.
28 января до начала заседания я встретился со Скали во время прогулки во дворе гостиницы. Он выглядел плохо. Видимо, действительно был болен. После обмена несколькими светскими фразами я спросил Джона, будет ли он сегодня выступать с возражением мне. Он покачал головой и нехотя произнес.
— Не буду.
Утром 29-го началось последнее закрытое заседание «круглого стола». В самом начале председательствовавший объявил, что Скали просит сорок пять секунд для заявления. Вот оно дословно:
— Я внимательно прослушал выступление Александра Фомина о характере и содержании наших дискуссий в октябре 1962 года. Я уважаю мистера Фомина и согласен с ним, что мы сыграли значительную роль в то время. Однако должен заявить, что многие из фактов, которые он привел, не совпадают с теми, которые я, профессиональный журналист, с большим опытом работы, четко помню. Я не желаю вступать с ним в полемику по поводу того, что тогда происходило, но хочу, чтобы мои воспоминания, несколько отличающиеся от тех, что привел Фомин, были занесены в протокол…
Я не сомневаюсь в том, что в составлении этого весьма дипломатичного заявления приняли участие руководители американской делегации. Слова Джона никто из участников «круглого стола» не комментировал. Уверен, если бы я был не прав, американские делегаты обязательно выступили бы и разнесли меня в клочья. Но они промолчали.
На следующий день после закрытия конференции я приехал в гостиницу ВЦСПС на Ленинском проспекте, где жила американская делегация, чтобы попрощаться со Скали. Пожелал ему всего хорошего, благополучного возвращения домой и подарил ему томик И. Бунина «Короткие рассказы» на английском языке с дарственной надписью. Джон, в свою очередь, преподнес мне книгу М. Банди «Опасность и выживание» тоже с дарственной надписью.
Мы любезно распрощались, выразив надежду на новую встречу. В это, сказать по правде, я тогда не верил.
Однако судьбе было угодно, чтобы наше пожелание сбылось в начале сентября 1992 года, когда я, как уже писал ранее, приехал в Вашингтон для участия в съемках документального фильма о карибском кризисе кинорежиссера Андрея Стапрана.
Сразу по приезде 1 сентября я позвонил Скали и пригласил к себе в номер гостиницы. Он согласился. Однако утром Джон по телефону сообщил, что не может приехать в отель, и объявил, что встретится со мной только в здании телекомпании. 2 сентября я и Стапран пришли к Скали в его служебный кабинет. Он рассказал, что долгое время болел и только недавно вышел на работу.
