Советские части медленно двигались вперед, пытаясь замкнуть несколько колец вокруг групп немецких войск и прорваться к железной дороге. Немцы, сколько могли, подбрасывали резервы. Со стороны Орла немецкие бомбардировщики летели бомбить наступающие советские войска. Их появлению теперь всегда предшествовали большие группы истребителей «фокке-вульф», — это наши летчики наблюдали уже несколько дней.
Из девяти летчиков в полк вернулось двое. Из тониного звена не вернулся никто. Звеном командовал Герой Советского Союза Гавриил Гуськов, «высокий широкоплечий парень с типично русским лицом и спокойными карими глазами», один из лучших летчиков в полку. У него было шестнадцать сбитых, звание Героя он получил в мае 1943-го. Отправляясь в тот день в боевой вылет, Гуськов надеялся увидеть сверху свою родную деревню, находившуюся в этом районе. Гуськов и Тоня Лебедева полетели ведущими, а ведомыми — недавно пришедшие в полк молодые летчики Пономарев и Альбинович. На подходе к Орлу, у деревни Бетово, группу атаковали истребители «фокке-вульф». Что случилось потом, никто точно не знает: погибли все четыре летчика. Летчик Адиль Кулиев из другого звена потом доложил, что видел, будто Лебедева отделилась от самолета и раскрыла парашют. По его словам, немецкий летчик стал расстреливать Лебедеву в воздухе. Но Кулиев ошибся: Тоня осталась в своем самолете.
О судьбе замполита ничего не было известно. Не вернулся и штурман полка Пленкин. «Личный состав, — писал полуграмотный автор донесения, — сильно переживает невозвращения наших лучших товарищей». Он сообщал, что обращения к наземным частям с целью найти «пропавших товарищей» не дали результата. По всей видимости, они сбиты над территорией, занятой противником. Три человека, совершившие вынужденную посадку, в том числе Прокофьев, возвратились в полк на следующий день. Было установлено, что два летчика из группы погибли. О судьбе остальных пропавших, в том числе Гуськова и Тони Лебедевой, ничего известно не было.
Откуда-то взялся слух о том, что Лебедева попала в плен. После освобождения Орла стало известно, что кто-то якобы видел ее там, в госпитале, раненную — скорее всего, спутали с какой-то другой девушкой, раненной и попавшей в плен. Кто-нибудь сказал, что это была Тоня, и все поверили — наверное, хотелось хотя бы придуманной определенности. Ранее родным сообщили, что Тоня пропала без вести. Теперь адъютант полка решил, что для родных лучше недостоверная информация, чем никакой, и написал тониному отцу в Москву вот такое письмо.
Здравствуйте, Василий Павлович! Получил Ваше письмо с просьбой рассказать о судьбе Тони. На Вашу просьбу я сейчас ничего точного ответить не могу, а что было раньше известно о Тоне, то напишу.
После освобождения города Орла мне стало известно, что Тоня находилась в госпитале и после эвакуации ее увезли немцы. Работники этого госпиталя рассказывали, что, когда ее допрашивали немецкие офицеры, она вела себя как большевик и патриот Родины. И когда они ей сказали: «Мы все равно победим», она им плюнула в лицо. После этого нам ничего о ней не известно. Все наши боевые товарищи не забыли о Тоне и никогда не забудут — ведь она была исключительно смелая, храбрая и инициативная в бою летчица, имела на своем счету 3 сбитых самолета противника. Память о Тоне мы чтим в своих сердцах. До свидания.
Пестряков Евгений Иванович, п/п 35428».[508]
Отец, мать и сестры много лет ждали, что Тоня вернется, постоянно искали ее. Тонина кровать в московской квартире стояла заправленная, готовая в любой момент принять свою пропавшую хозяйку. Тонин отец Василий Павлович Лебедев умер незадолго до того, когда ее наконец нашли.
Мальчишки остаются мальчишками и играют в войну всегда и везде, играют даже тогда, когда вокруг них нет ничего, кроме войны. Хотя Мценский район был оккупирован немцами и те жили почти в каждой большой деревне, мальчишки в деревне Разинкино обожали собирать стреляные гильзы и играть в стрельбу; соревновались, кто больше найдет гильз. Как только где-то поблизости от них завязывался воздушный бой, они бежали туда, перегоняя друг друга, в поисках гильз, не особенно задумываясь о судьбе воюющих у них над головой летчиков. Боев вокруг шло более чем достаточно: ежедневно к вечеру со стороны Орла к городу Болхову в сопровождении истребителей направлялись тяжелые немецкие бомбардировщики. Они летели на небольшой высоте, и на крыльях были четко видны кресты. Часто их встречали советские истребители.
Жарким днем 17 июля мальчик Саша Межуев пошел с бабушкой в лес за хворостом. Со стороны Орла послышался гул большого количества самолетов, навстречу появились русские истребители, и начался бой. Один немецкий двухмоторный самолет загорелся и пошел в сторону деревни Поляны. Вывалился из карусели и советский истребитель. Саша подумал, что самолет подбит: за ним тянулась белая струйка дыма. Раздался удар, и наступила тишина. Саша побежал к самолету, который упал совсем близко, но не добежал: метрах в десяти от самолета он увидел на земле человека. Летчик медленно, опираясь на руку, стал приподниматься, пытаясь осмотреться вокруг одним глазом: второй затек кровью. Он тут же опять опустился на землю, сил у него уже не было. Подошла бабушка Василиса и пыталась ему помочь. Расстегнула шлем и положила ему под голову. Попыталась освободить шею, но не смогла. Взяла его руку, пощупала его пульс и сказала: «Сыночек, еще жив»…
Мальчик впервые увидел умирающего человека, и летчик навсегда остался в его памяти: худощавый, невысокого роста, с темными волосами. Был он в темно-синем кителе с четырьмя лычками на погонах.
Вскоре появились два немца, жившие в сашиной деревне, и запретили подходить близко к летчику. От них Саша услышал, что умирающий летчик был француз.[509]
16 и 17 июля в этом районе погибли трое летчиков из полка «Нормандия». Этот полк, сформированный на базе эскадрильи французских добровольцев — 14 летчиков и 58 авиамехаников, — участвовал в боях с апреля 1943 года.
После освобождения Знаменского района местные жители указали приблизительное место падения двух «французских» самолетов, но поиск был осуществлен лишь через тридцать лет. Один из них искали у деревни Бетово, но нашли не его, а самолет Тони Лебедевой.[510]
Школьники-следопыты, раскапывая место падения самолета, нашли среди обломков самолета останки летчика, его парашют, пистолет, нож и документы, среди которых были полетная и медицинская книжки. В обеих книжках еще можно было прочитать имя летчика: Лебедева Антонина Васильевна. Нашли записную книжку с тезисами для подготовки к партийному собранию. Нашли хорошо сохранившийся пулемет, номер которого тоже подтверждал, что он был установлен на самолете Лебедевой. А в останках пилота следопыты нашли шлемофон с фрагментами черепа и двумя короткими, с проседью, косами.
Останки захоронили неподалеку от этого места и поставили на могиле небольшой обелиск, сделанный из бронеспинки кресла пилота из тониного самолета.[511]
Немцев гнали на запад. В разрушенные поселки, сожженные деревни Курской области возвращались жители. Константин Симонов, видевший в 1941 и 1942 годах, как отступали в беспорядке армии и по дорогам брели, не зная куда, старики и женщины с детьми, написал под Сталинградом полные боли строки:
Не плачь. Все тот же поздний зной
Висит над желтыми степями.
Все так же беженцы толпой
Бредут; и дети за плечами…[512]
Теперь люди шли обратно, возвращались в родные места, но им было не легче. И сердце Симонова, поэта и солдата, снова переполняла та же страшная жалость, та же вина мужчины, который не в силах облегчить участь оставшихся без защиты и помощи женщин и детей.
Как только начались бои на центральном направлении — Курская битва, главный редактор «Красной Звезды» отправил туда Симонова, который, узнав о немецком наступлении, поехал со смешанными чувствами: слишком хорошо помнил страшное лето 1941 года и «почти такое же страшное» лето 1942-го. И поэтому, услышав от командира 75-й гвардейской Сталинградской дивизии Горишного фразу «Боюсь, не пойдут они сегодня на меня», он сначала не понял, и Горишный начал, как ребенку, объяснять ему, что его дивизию поддерживает восемь артиллерийских полков, и чем больше он перебьет наступающих немцев, тем легче ему будет потом, когда самому придется наступать на них. Симонов запомнил то утро и эту фразу, свой осадок удивления, что «вот мы те самые, которых так давили и гнали перед собой немцы, вдруг начали побеждать». После этого утра удивления уже больше не было, и то, что немцев били, стало наконец в порядке вещей.
