Конверсия военных предприятий и перевод их на выпуск продукции гражданского назначения всегда были одним из центральных пунктов США при переговорах с Россией. Оставалось только гадать, случайно или нет для этого контракта был выбран завод «Амур». Наиболее интригующим было то, что некоторые американские инженеры постоянно оповещали рабочих плакатами на стенах о том, что наблюдение за постройкой плавучего фундамента осуществляет ЦРУ. Разумеется, я был убежден, что российская контрразведка также не оставила этот проект без внимания и внедрила своих агентов на завод. А может, я просто начитался в молодости шпионских детективов.
Все еще под впечатлением стиля Ле Карре, я спросил рабочего без двух пальцев на руке (пальцы попали между двух стальных листов, с гордостью пояснил он, кивнув на свой значок ветерана-механика), доволен ли он тем, что работает на американцев, которые, между прочим, до недавнего времени считались врагами.
– Я никогда не говорил с ними по-настоящему, – сказал он, указывая своей искалеченной рукой в сторону стайки инженеров в белых касках, стоящих на краю дока. – Но я своевременно получаю зарплату и в состоянии покупать такие вещи, о которых мои соседи даже и не мечтают. Да, я патриот, но у меня есть семья, которую я должен кормить.
Экономическая необходимость, как козырная карта, побила советскую идеологию и в убогих офисах администрации верфей, где в коридорах стояли цветы в горшках, а на стенах висели пыльные портреты Героев Социалистического Труда, коммунистического эквивалента табличек «Лучший сотрудник месяца», которые можно увидеть в США в точках быстрого питания. Генеральный директор Амурского завода Павел Белый чем-то походил на старого коня «холодной войны»: мрачноватый костюм советского покроя из материала со смехотворно-нелепыми полосками и набитыми ватой плечами, выступавшими, как крылья у трактора. Его седые волосы были уложены в прическу «а-ля Брежнев», и к своим подчиненным он обращался только со словом «товарищ».
Однако Белый сумел создать вокруг себя дружескую, даже слегка отеческую, атмосферу, которая смягчала его суровую советскую внешность. Когда он говорил, было видно, что он очень заботился о процветании своего завода и, насколько хватало сил, любым путем старался сохранить рабочие места.
– Конечно, в строительстве фундаментов для нефтяных платформ нет тех технических трудностей, что присутствуют в строительстве атомных подводных лодок, – сказал он в ответ на вопрос репортера о славных традициях Амурского завода. – Но я бы хотел, чтобы у нас было больше подобных контрактов. Москва давно прекратила платить за военные заказы, – добавил он, решительно стряхивая пепел с сигареты. – Россия больше не может позволить себе строить военные корабли, это печальный факт нашей жизни. Будущее нашего завода теперь связано с нефтяной отраслью Запада.
Наступила наша последняя ночь во Владивостоке. Над военно-морской базой опустился туман. Призрачные грузовые суда стояли в грязной гавани.
Уголовная столица России казалась мрачной и опасной. Несколько автомобилей, сломя голову, гоняли по улицам. Город выглядел пустынным, законопослушные жители спрятались в полутьме за своими дверями, плотно задвинув шторы на окнах, чтобы не привлекать внимания хулиганов и бандитов, оккупировавших часть города, примыкавшую к порту. Царящий вокруг угрожающий мрак напомнил мне Москву начала девяностых годов, только в еще более пугающей форме.
Владивосток опережал русскую столицу на пять часовых поясов, но по другим показателям он отстал от нее лет на десять. Прогресс медленно продвигался на восток, вдоль Транссибирской железнодорожной магистрали. Владивосток был тем местом, где она заканчивалась, причем местом таким же диким, как и весь Дикий Восток. Перестрелки, поножовщина, подрыв автомобилей, изнасилования, похищения и исчезновения людей – все это было повседневной действительностью Владивостока. По этим преступлениям в расчете на одного жителя Владивосток опережал все города бывшего Советского Союза.
Я стремился достичь границы страны. И вот теперь, достигнув ее, я был перепуган до смерти и загнан в гостиницу вместе с маленькой группой приехавших во Владивосток иностранцев, где все мы проживали под защитой частокола охранников.
Подобно гостинице «Санта» на Сахалине, канадский охотничий домик «Лосиная голова» и гостиница при нем были оазисом цивилизации. Гостиница располагалась за пределами города в безопасном, окруженном лиственным лесом загородном поместье на берегу океана, где в 1971 году Никсон и Брежнев вели переговоры по ослаблению напряженности в мире. Этой гостиницей владела крепкая семейная пара из Канады, организовавшая доставку пароходом изготовленных на заводе модулей и сборку из них нескольких домов и вспомогательных строений непосредственно на месте, как и в случае с гостиницей «Санта». В отличие от нее, охотничий домик и гостиница были выдержаны строго в североамериканском стиле. Телевизор принимал сигналы филиала «Эн-Би-Си» в Анкоридже и программы «Си-Би-Си» из Ванкувера. В баре были разливное пиво «Молсон», хоккей на экранах спутникового телевидения и бизонья вырезка по два доллара за порцию.
Как и «Санта», охотничий домик и гостиница были оборудованы собственными источниками энергии и воды. Остальной Владивосток часто оставался целыми днями без электричества из-за коррупции и плохого управления находящимися в руках государства электростанциями. Как и СМНГ, руководство электростанций продавало электроэнергию частным компаниям-посредникам по ценам ниже себестоимости. Владельцами таких компаний-посредников были племянники или жены директоров электростанций. Подобная разрушительная практика оставляла электростанции без денег на закупку угля для своих генераторов. Борис, муж Гретхен, занимая должность «царя электричества», решил покончить с этим и уволил наиболее проворовавшихся менеджеров городских электростанций, но это мало что изменило – воровство продолжалось.
В дополнение к частому отключению уличного освещения, Владивосток нередко оставался и без воды. Городские водопроводные трубы настолько проржавели, что почти вся вода просачивалась в землю и уходила в океан. Давление в трубах падало, и вода не поднималась до верхних этажей жилых домов. По утрам мы видели сотни людей – и пенсионеров, и молодых, терпеливо стоящих в очередях с ведрами и бидонами около автоцистерн с привозной водой. Как нам сказали, мафия контролировала распределение воды и брала с бедных пенсионеров примерно по двадцать пять центов за галлон.
