как будто не знал, насколько можно позволить себе раскрыться, но контакт между нами выстроился довольно быстро. Общаться с ним оказалось легко. Он честно поделился своими сомнениями. Сказал, что ему выгоднее идти на выборы одному со своей партией и уже потом, после, вести переговоры о коалиции. Демирчян ясно понимал, что республиканцам нужна его популярность, и опасался, что после выборов его могут просто кинуть. Под конец разговора он прямо спросил, стою ли я за всем этим или процесс полностью контролируется Вазгеном? Могу ли я гарантировать, что, когда выборы останутся позади, все договоренности будут соблюдаться?
Я не был готов к такой постановке вопроса. Я поддержал идею Вазгена о межпартийных переговорах, но он не просил меня о каких-либо гарантиях с моей стороны. А тут оказалось, что от моего ответа зависит судьба предстоящих выборов. Но отвечать надо было сразу, мое замешательство могло бы все испортить. Я прямо ответил: «Вазген со мной согласовал свои действия, но о моих гарантиях речь не шла. Если это поможет созданию предвыборного блока, то с этой минуты обещаю, что все ваши договоренности будут выполняться». Его лицо тотчас же прояснилось, и я понял, что вопрос окончательно решен.
В хорошем настроении мы перешли к накрытому столу, где к нам уже присоединился Вазген Саргсян. Гагик Арутюнян, как гостеприимный хозяин, позаботился, чтобы на столе всего было вдоволь, в том числе водки. За ужином мы продолжили разговор. Демирчян еще раз высказал Вазгену свои сомнения в людях из его окружения, причем сделал это в шутливой форме, продемонстрировав незаурядное чувство юмора.
В этот вечер мы принципиально договорились, что на выборы они идут вместе. В детали я не вдавался – считал, что это не мое дело. Сказал: «Сами решайте между собой, в какой очередности, кто, каким номером входит в предвыборные списки, сколько у кого человек. Потом вместе сформируете правительство».
Конечно, президент назначает правительство по представлению премьера, но я заранее предупредил, что должности министров юстиции и иностранных дел, а также весь силовой блок займут люди, с которыми мне будет комфортно работать. Силовой блок вообще должен быть беспартийным. Там же, на этой встрече, они подтвердили договоренность, что в случае победы Вазген Саргсян возглавит правительство, а Карен Демирчян – парламент. Выпили мы за этот вечер прилично, я уже давно так много не пил. Мне понравилось, что Демирчян, выпивший ничуть не меньше, остался трезвым. Разговор получился хороший, а к концу вечера перешел в совсем дружеский. Прощаясь, мы пожали друг другу руки, скрепляя нашу договоренность.
Через пару дней они во всеуслышание объявили о создании совместного блока «Единство». Сразу же всем в стране стало понятно, что выборы пройдут спокойно и беспроблемно. Новость лишила их интриги и сильно расстроила другие оппозиционные партии. Так соединились административный ресурс власти в лице харизматичного Вазгена Саргсяна и широкая популярность Карена Демирчяна. Среди всех парламентских выборов эти действительно оказались самыми спокойными и прогнозируемыми, но в то же время не вызвали разговоров о подтасовках и фальсификациях.
Ситуация выглядела почти идиллической. Блок «Единство» вместе с мажоритарными мандатами вырвался в лидеры с большим отрывом и получил право единолично сформировать правительство. Всего в парламент прошло шесть партий, вторыми были коммунисты, АОД же собрала около 1,5 процента голосов и осталась вне парламента. Премьер-министром стал Вазген Саргсян, Карен Демирчян занял кресло спикера парламента.
Для Вазгена Саргсяна – человека, который все предыдущие годы занимался обороной и армией, – начался непростой период. Ему пришлось менять абсолютно все, начиная со стиля одежды. Общались мы с ним в тот период много – я пытался ему подсказывать и помогать осваиваться в новой должности. Процесс оказался сложным: во власть тогда пришли, с одной стороны, бывшие партийно-хозяйственные функционеры из партии Демирчяна, а с другой – весьма пестрая группа людей из обновленной Вазгеном РПА. Состав парламентского большинства получился настолько эклектичным, что было бы трудно выделить какую-то общую для всех идеологию.
Существовала высокая вероятность крена в сторону административно-командного стиля управления, и поначалу меня это сильно беспокоило. Я искренне сочувствовал Вазгену, понимая, как ему сложно с таким разнородным составом вырабатывать согласованные решения. У меня на это терпения и гибкости точно не хватило бы.
Предыдущее правительство возглавлял Армен Дарбинян, человек либерального типа, бывший до премьерства министром финансов. Он совместно с экономическим блоком правительства формировал экономическую политику; Армен был совсем не склонен к авторитарному ручному управлению. Откат к таким методам стал бы движением назад. Я понимал, что нужно время на перестройку, что с новыми людьми в правительстве надо работать, что состояние экономики все еще предполагает единоличные решения, но общий вектор развития должен остаться либеральным.
Тогда мой советник Ваграм Нерсисян, обладавший большим опытом работы во Всемирном банке, большую часть времени стал проводить в правительстве, помогая находить правильные решения еще в ходе обсуждения разнообразных вопросов. Помню, Вазген Саргсян начал проводить селекторные совещания. Я сказал ему: «Вазген, это не министерство обороны. Селекторные совещания – инструмент оперативного управления. Это совершенно из другой оперы, так ничего не получится. Функционал правительства принципиально иной, равно как и министерств. Вы должны в первую очередь заниматься стратегией, вырабатывать экономическую и социальную политику страны, проводить реформы, адаптировать законодательство, а не управлять всем и вся в ручном режиме. Если ты будешь вот таким образом раздавать министрам указания, они станут министерствами по выполнению твоих поручений, а не ответственными за развитие отраслей».
Вазген понял меня сразу.
Он вообще схватывал все быстро, включая бюджетные вопросы, хотя по образованию не был технарем. Трансформация его как премьер-министра происходила стремительно: июльский, сентябрьский и октябрьский Вазген сильно различались между собой по подходам к экономике. Возможно, если бы в правительство вошло больше людей с рыночной ориентацией, этот переход происходил бы еще быстрее.
С Кареном Демирчяном у нас выстроились очень хорошие отношения. Мы встречались каждую неделю, обсуждая насущные вопросы. Мне нравились эти встречи. Карен Демирчян оказался приятным в общении человеком, он ясно формулировал свои идеи, умел слушать. Мыслил он по-современному и был восприимчив к новому. Демирчян обладал широкой эрудицией и вместе с тем имел одну особенность, которую сам в себе признавал: он очень долго и мучительно принимал решения. Ему требовалось тщательно взвесить все «за» и «против», и, даже проделав это, он еще какое-то время продолжал сомневаться.
Как-то раз я спросил его: «Карен Серобович, почему вам так сложно даются решения?» Он ответил: «Вы понимаете, с одной стороны, хорошо, когда ты много знаешь, а с другой – это же тебе и мешает. Начинаешь слишком многое просчитывать…»
Но я думаю,
