«…И теперь клянусь и обещаю еще, что я никогда не войду в другое общество и союз, или духовное братство, или содружество, или объединение, как бы они ни назывались, и где бы ни существовали, и ни были созданы, и ни были признаны официально государственными и церковными властями, и ни в кои веки и ни при каких обстоятельствах…
В сем и во всем упомянутом выше клянусь следовать словом и делом, и да поможет мне Господь и его святая церковь.
Грегор Мендель, аббат».
И все-таки он не мог подавить в себе тщеславия. Письмо Нэгели, в котором он лгал о неожиданности перемен, происшедших в его жизни, он подписал все-таки «Грегор Мендель, аббат и прелат монастыря святого Томаша».
Его избрание — это событие не только личного плана. По обычаю и закону настоятель святого Томаша автоматически занимает важное место в политической и финансовой жизни провинции и всей империи. Он участвует в выборах членов Моравского сейма — ландтага, и рейхсрата — имперского совета. Ему по традиции принадлежат посты члена правления множества филантропических обществ. Он, наконец, оказывается главноуправляющим хозяйства, движимость и недвижимость которого стоила почти миллион флоринов!…
Правительственные круги провинции интересовались выборами задолго до того, как зазвонили колокола костела Вознесения Девы Марии. От полиции были получены секретнейшие данные о каждом из возможных кандидатов. Было установлено, что патер Фоглер — ярый немецкий националист и его избрание может вызвать недовольство в чешских кругах духовенства и всего города. Было подчеркнуто, что патер Братранек близок к оппозиционным правительству славянским кругам: в Брюнне — к чешским, в Кракове, где он профессорствовал, к польским, и поэтому его избрание также могло иметь нежелательные для властей последствия. Что же до патера Менделя, то он был известен своей терпимостью в национальном вопросе — крайне остром для тогдашней политической жизни Моравии. Политикой он не занимался, пользовался всеобщей симпатией и поэтому был признан в чиновничьих кругах кандидатом, чье избрание вряд ли может вызвать какие-либо коллизии. Это мнение, вероятно, было сообщено и епископату…
Вряд ли Мендель знал обо всем, что происходило за кулисами выборов, прежде чем зазвонили колокола.
А когда они зазвонили — Мендель еще лишь уселся писать присягу — тотчас на городском телеграфе затрещал аппарат Морзе:
«№ 1402 ДРОБЬ ПРЕЗ. К СВЕДЕНИЮ РЕЗУЛЬТАТ ИЗБРАНИЯ ПРЕЛАТА В АЛЬТБРЮННСКОМ АВГУСТИНСКОМ МОНАСТЫРЕ
ПРЕЗИДИУМ УПРАВЛЕНИЯ ШТАТГАЛЬТЕРА — ШТАТГАЛЬТЕРУ БАРОНУ ПОХЕ ВЕНА ОТЕЛЬ МЮЛЛЕР
ГРЕГОР МЕНДЕЛЬ ИЗБРАН 11 ГОЛОСАМИ ТЧК ВИС-СЕЛЬ
Брюнн 30 марта 1868 г.».
Он писал Нэгели в 1873-м:
«В нынешнем году ястребинки снова отцвели, но я не мог уделить им больше одного-двух кратковременных посещений. Я чувствую себя поистине несчастным оттого, что я вынужден забросить мои растения и пчел…»
Став аббатом, он очень переменился. Даже племянник Алоис, который всегда пытался подчеркивать в воспоминаниях дядино монашеское смирение, писал, что Мендель-аббат всегда вел себя соответственно достоинству своего сана, можно добавить — и богатству, теперь на него свалившемуся, и монастырским капиталам, которыми он распоряжался.
Для него печатали визитные карточки «Грегор Мендель, аббат монастыря святого Томаша». Мастерам по геральдике был заказан герб. Конечно же, на этом гербе они изобразили символы его сана: монашескую шляпу, прелатскую митру, и посох, и нагрудный крест. Щит, окруженный этими предметами и полагающимися виньетками, был разбит на четыре поля — коричневое, розовое, зеленое, лиловое. На коричневом, конечно, крест, но под ним плуг (вероятно, символ происхождения нынешнего князя церкви). На розовом поле две руки в пошатни и над ними для уточнения пламенеющее от великой любви сердце. На лиловом — белый цветок, весьма напоминающий горох (!). На четвертом поле символы, смахивающие на математические «A=Q». Но это не из математики, это из Апокалипсиса: «Аз есьм Альфа и Омега…»
Он приказал отремонтировать отведенные ему покои и зал капитула. Потолок зала был расписан портретами святого Августина, и, конечно же, его матери святой Моники, и еще аллегорическими картинами — «Благочестие», «Счастливый Труд Земледельца», «Апофеоз Науки», «Пчеловодство». Старая, громоздкая — напповскях времен — мебель была вынесена, и в прелатуре отныне господствовал модный «бидермейерштиль» — гнутые легкие ножки и спинки красного дерева, инкрустированные слегка перламутром или деревом другого цвета.
Он посетил Рим и представился папе Пию. Он участвовал в выборах от курии помещиков и голосовал за либеральную партию. И отказался принять депутатский мандат от партии центра, ибо надо было бы поступиться ради мандата убеждениями. Он принимал орден из рук императора, путешествовал для отдыха по Рейну, ездил в Киль на конгресс пчеловодов (Иозеф, слуга, записал сердито в книге расходов: «одни чаевые составили милую суммочку 17 флоринов 50 крейцеров!»). Он заседал в банке и филантропических обществах, выписал в Брюнн, отдал в гимназию и поселил в доме Смекалей племянников — сыновей Терезии, купил себе пони и сцепился с имперским правительством из-за налога в Религиозный фонд. Ездил в Вену и в соседние монастыри, ревизовал собственные имения и ездил еще куда-то, регистрируя в монастырских книгах только суммы, полученные на поездки, и не указывал, хотя это и полагалось, куда он ездил и зачем.
А летними воскресеньями в «прелатском саду» у кегельбана собиралось изысканнейшее общество — сам глава провинциального правительства — господин ландесгауптман граф Фет-тер фон дер Лилли, сам президент судебной палаты Моравии, сами коллеги — церковные иерархи, сами лидеры либералов, сами советники наместника и всякие там лоттоамтсдиректоpa [70]. И аббату, поднявшемуся «из грязи в князи», льстило, что между партиями в кегли или в шахматы здесь обсуждаются судьбы правительственных установлений, а обсуждение дел имперского масштаба, в свою очередь, пока слуга Иозеф приготовит должным образом стол, перемежается прогулками по саду, где ему было чем похвалиться:
— Отведайте груши, господа. Это «герцогиня Ангулемская». Этот сорт еще не очень распространился в Европе, — так, во всяком случае, мне сказал представитель фирмы «Луи Рампле» из Нанси, а он специально для уточнения конъюнктуры присматривал, что и где водится в хороших садах. Их фирма, кстати, поставляет кое-что и для Шенбруннского парка…
Если среди гостей был кто-то из пришедших впервые, он бросал как бы между прочим:
