Почти восемьсот писем, написанных Лопе как самому герцогу, так и по его просьбе, — это неисчерпаемый источник сведений о последних двадцати пяти годах жизни поэта и драматурга. Случайная находка в 1860 году части этой переписки была настоящим чудом и произвела переворот, нет, революцию в сфере знаний о жизни Феникса, которыми на протяжении двух с половиной столетий обладали исследователи. Ибо кроме автобиографических фактов, с трудом, но все же обнаруживавшихся в его творчестве, фактов, обходиться с которыми следовало крайне осторожно ввиду отсутствия дополнительных сведений и подтверждающих документов, единственным источником, коим располагали до тех пор исследователи, была биография, которую ученик Лопе, поэт Хуан Перес де Монтальван, поместил в начале «Посмертной славы», сборника, в котором он объединил проповеди, надгробные речи, дифирамбы и стихотворения, сочиненные в честь покинувшего сей мир поэта. Надо признать, что благочестие и восторженное благоговение, с которым Монтальван относился к своему учителю, привели к тому, что он несколько изменил некоторые эпизоды из жизни своего учителя и умолчал о других, чтобы превратить его в святого. Вот почему находка вышеупомянутых писем стала настоящей сенсацией.
Но первые исследователи, искренне восхищавшиеся гигантским творческим наследием Лопе, когда к ним в руки попали эти драгоценные старинные рукописи, на протяжении нескольких столетий погребенные в архивах герцогского дома семейства Альтамира, ставшего наследником дома Сесса, были настолько изумлены, что не осмелились даже ссылаться на эти письма и цитировать их. Адольф Ф. фон Шак опубликовал несколько отрывков из них, тщательно отобрав те, что имели отношение к жизни королевского двора, и старательно убирая большие пассажи, в которых Лопе срывал покровы со своей личной жизни, бывшей весьма беспокойной. Однако в 1864 году дон Каэтано Альберто де ла Баррера, взявшись за написание «Биографической и библиографической летописи Лопе де Вега», вдохновился этой перепиской и смело ею воспользовался. Благодаря этому он смог восстановить целые пласты жизни Лопе, до той поры неизвестные, в частности смог воссоздать имевшую огромное значение историю его последней любви к некой Амарилис. Эта интересная работа, новаторская, хотя и написанная с достаточной долей осторожности, объективная и свидетельствующая об обширных познаниях автора, была отмечена большим призом Национальной библиотеки Испании, находящейся, естественно, в Мадриде. Но члены жюри этого достопочтенного заведения при присуждении премии поставили следующее условие: господин лауреат должен взять на себя обязательство не предавать огласке свой труд, то есть не публиковать его и даже убрать из текста все пассажи, способные «скомпрометировать Феникса с точки зрения морали».
Придя в смятение и впав в отчаяние, Альберто де ла Баррера подчинился этому требованию.
Но все эти предосторожности были тщетны, ибо в 1904 году Хьюго Реннерт в соавторстве с Америго Кастро начал заполнять имевшиеся лакуны в сведениях о жизни Лопе и обратил на его переписку внимание, которого она заслуживала. Само собой разумеется, что мы использовали все возможности, предоставляемые этими письмами, чтобы как можно полнее изучить личность Лопе. Мы это проделали без ложной стыдливости, но без «насилия» над текстом, стараясь отдавать себе отчет в том, что некоторые детали могли появиться в текстах именно в силу их принадлежности к эпистолярному жанру, которому свойственны и выспренность, и некоторая искусственность при описании действительности, и некоторая театральность. В эпистолярном жанре события реальной жизни нередко подвергаются переосмыслению и оказываются под воздействием вымысла, воображения. Причем риторическая условность царит в этом жанре среди непосредственности, естественности, самопроизвольности и стихийности, обретенных ценой выработки определенного стиля. Между автором письма и адресатом как бы заключается некий пакт, некое соглашение, в результате чего возникает тонкая, хитроумная игра масок. Сие соглашение оказывает на послание известное воздействие, ибо автор стремится придать своей речи особую живость и своеобразие, чтобы получатель письма как бы ощущал присутствие собеседника при чтении. Заключая подобные «соглашения» с адресатами, Лопе становился как бы жертвой различных двусмысленностей и неясностей, ибо был принужден соблюдать положенную по этикету дистанцию и выказывать почтение, которое предписывало ему выделять общественное положение лиц, коим он писал письма. Главная цель Лопе состояла в том, чтобы выполнять свои обязанности сочинителя и составителя писем, развлекая при этом своего господина и покровителя, часто страдавшего от приступов меланхолии. Да, Лопе должен был развеселить герцога, развлечь его при помощи своего пера — легкого, быстрого, остроумного. Лопе занимал на общественной лестнице ступеньку гораздо ниже той, что занимал его господин, то есть был гораздо ниже по происхождению, но гораздо выше по уму, а потому создавал искусственную близость, основывавшуюся, однако, на истинной дружбе. Это огрубление языка послания, проистекавшее из-за подобных игр (в чем мы вскоре сможем убедиться на многочисленных примерах), в том числе и в тех случаях, когда речь шла об очень важных вещах, не должно удивлять. Точно так же не следует приходить в негодование от легкомысленного, дерзкого, порой нагловатого тона, что преобладает в этих письмах при упоминании об отношениях с женщинами. Если вызывает сожаление то поведение, что было в свое время выбрано и привело к тому, что на протяжении более пятидесяти лет ссылки на эту бесценную переписку были под запретом, то заслуживает осуждения и иная тенденция, столь распространенная сегодня, а именно — воспринимать буквально и выставлять напоказ без необходимых оговорок и пояснений все сумасбродства и причуды, встречающиеся в этих письмах. К счастью, сейчас эта переписка занимает соответствующее своему значению место среди источников сведений о жизни Лопе и является неотъемлемой частью документов, подлежащих изучению при анализе его творчества.
Лопе — певец испанского героизма
Уже с первых писем Лопе и герцога можно ощутить наличие между этими людьми некоего «литературного сотрудничества». В письме от 3 сентября 1605 года Лопе упоминает о некой «поэтической просьбе» герцога, которую и пытается удовлетворить, посылая ему с посвящением сборник под названием «Житейские рифмы», о первом издании которого уже говорилось выше; он также сообщает ему с любезнейшей почтительностью, что в скором времени вышлет и текст своей эпической поэмы под названием «Завоеванный Иерусалим», которая обязательно будет опубликована. Никто не был столь достоин стать первым читателем этой поэмы, как герцог, ибо, как писал Лопе, «когда я вижу, что государь, принц или князь стремится высказать почтение литературе, я воздвигаю в моей душе для него алтарь и поклоняюсь ему так же, как поклоняюсь в храме у алтаря Господу».
