Внезапно кто-то поднял плакат с надписью: «Единство!» Председатель мелом на доске написал, что объявляется перерыв.
После перерыва все успокоились. Гэд и Жорес выступили с объяснениями. На голосование поставили вопрос Гэда: допускает ли принцип классовой борьбы участие социалиста в буржуазном правительстве. 818 голосов было подано против участия, 643 — за. Затем голосовали за резолюцию, которую одобрили 1140 голосами против 240 бланкистов. Таким образом, гэдисты, по существу, голосовали, первый раз за одно, а второй раз — за нечто противоположное.
А потом достигли того, что казалось просто немыслимым. Конгресс провозгласил создание единой французской социалистической партии, куда должны были войти все социалистические, организации, сохраняя свою автономию. Общий Генеральный комитет должен решать общие вопросы, контролировать печать и единую социалистическую парламентскую группу.
Конгресс закончился торжественной церемонней. Пригласили бывших членов Коммуны. Дружно пели «Интернационал». Жорес держал за руку Гэда, Гэд не отпускал руку Жореса.
Жорес был искренне счастлив. Он писал об итогах конгресса: «Пролетариат Франции и всего мира с радостью узнает, что союз всех социалистов не только провозглашен, но и организован». Жорес радовался единству. Гэд торжествовал победу своей партии, которая, как он писал, одержала полную победу по всем пунктам. В Центральном комитете, говорил Гэд, «мы будем в большинстве», и ему «будут подчинены все социалистические депутаты и газеты».
Ошибались они оба.
Конечно, со стороны могло показаться, что распри социалистов не столь уж существенны: ведь конечная цель у Жореса и у Гэда одна и та же. В этом отношении буржуазия не заблуждалась. Ее журнал «Иллюстрасьон» так комментировал итоги конгресса: «Когда социалисты сегодня спорят между собой, то речь идет исключительно о том, под каким соусом они съедят буржуазию. Одни склоняются к бульону, подслащенному оппортунизмом, другие предпочитают поджарить ее на вертеле».
Но пока социалисты никак не могли сообща даже развести огонь. Медовый месяц социалистического единства продолжался меньше обыкновенного месяца. Если страсти вокруг дела Дрейфуса несколько приутихли, то страсти среди социалистов из-за дела Мильерана стали особенно бурными после объединительного съезда. Как тяжело приходилось в это время Жоресу! Казус превратился в болото, которое засасывало его все глубже, а отчаянные усилия добраться до твердой почвы лишь быстрее погружали его в трясину. Раньше Жореса называли оптимистом. Теперь его зовут все чаще оппортунистом. И не без основания.
Правительство Вальдека, которое по-прежнему украшает своим присутствием социалист Мильеран, относилось к рабочим еще хуже, чем привычные кабинеты умеренных. В рабочих стреляли на Мартинике, в Шалоне и в других местах. Правительство подло обмануло забастовщиков Крезо. Каждый из этих позорных эпизодов обсуждался в палате. И социалисты-депутаты — а большинство их было министериалистами — голосовали за правительство. Иначе правые свергли бы кабинет. Социалистические депутаты поддерживала его, надеясь на пресловутые социальные планы Мильерана. В крайне неприглядном виде представал социализм в глазах французских рабочих. А поскольку Жорес превратился в ширму, за которой прятались Мильеран и ему подобные карьеристы и проходимцы, вся грязь летела в него! Ведь ему приходилось выступать главным защитником Мильерана.
Разумеется, никакие резолюции о единстве не могли заставить Вайяна и Гэда разделить участь Жореса. Более того, они охотно пользовались тем, что пребывание Мильерана в кабинете Вальдека давало им все новые аргументы в пользу их взглядов. В то время как парламентская фракция не находилась под их контролем, они имели большинство в новом Генеральном совете. По условиям соглашения на съезде в зале Жапи депутаты обязаны были подчиняться указаниям совета. Но они не подчинялись. Выходит, что сторонники Жореса грубо нарушали соглашение о единстве, за которое так долго и самоотверженно он сам боролся. Поистине Жорес попал в заколдованный круг!
Можно было бы, конечно, как-то выбраться из него. Но противники Жореса отрезали ему все пути. Они придали спору небывало резкий, нетерпимый, грубый, оскорбительный тон. Ну и слово за слово, газетная полемика захлестнула Жореса. Правда, все прежние социалистические издания оказались на стороне Жореса. Однако гэдисты, не брезгуя ничем, воспользовались предложением миллионера-авантюриста Эдвардса, предоставившего им свою газетенку «Пти су», и на ее страницах развернулась непримиримая война против министериалистов. Шла лихорадочная подготовка к новому съезду социалистов, намеченному на осень 1900 года. Успех на съезде зависел от числа мандатов, а они соответствовали числу местных организаций. Независимые социалисты обвиняли гэдистов, что те действовали недобросовестно, создавая фиктивные организации для приобретения мнимого большинства. В Армантьере на каждой улице создали гэдистскую группу, имевшую право на мандат.
Конфликт вышел за пределы Франции и приобрел международный характер. Казус Мильерана затрагивал социалистов всех стран, которые еще только вырабатывали свою революционную стратегию и тактику, а в воздухе уже чувствовались порывы надвигавшейся революционной бури. С самого начала гэдистов целиком поддержали В. Либкнехт и Р. Люксембург в Германии, Г.В. Плеханов — в России, А. Лабриола — в Италии. Но большинство социалистических лидеров оказалось на стороне Жореса. Руководитель английских социалистов Гайндман считал ошибки Жореса безделицей по сравнению с преступными, как он сказал, промахами гэдистов.
Новый тур борьбы гэдистов и министериалистов состоялся в танцевальном зале Баграм в Париже, где 23 сентября 1900 года начался V конгресс II Интернационала. Открыть конгресс поручили Жоресу. Он сказал при этом: «Мы едины во всех основных вопросах; если по отдельным вопросам в нашей среде и существуют расхождения, то вопреки ним нужно найти формулу единения», — Осуществим социалистическое единство. Французская партия готова показать пример, — заявил он в заключение.
Пример французов оказался весьма знаменательным. Хотя Гэд и Жорес договорились заключить нечто вроде перемирия и не стирать грязное белье на глазах у иностранных товарищей, разногласия вспыхнули еще до начала конгресса. Французы не смогли даже выступить единой делегацией. Их оказалось две: одна во главе с Жоресом, другая во главе с Гэдом. Вайян и Гэд потребовали, чтобы конгресс вообще запретил всякое участие социалистов в буржуазных правительствах. Но большинство делегатов не поддержало их. Карл Каутский, претендовавший на роль душеприказчика Маркса и Энгельса, предложил резолюцию, в которой участие социалистов в правительствах объявлялось вопросом тактики, а не принципа, что пролетариат не может прийти к власти одним ударом, что это явится результатом длительной и трудной работы по организации рабочего класса, постепенного завоевания депутатских мест. Каутский допускал участие социалиста в правительстве как временный и исключительный шаг, совершаемый при особых обстоятельствах. Эту примирительную и уклончивую резолюцию один из делегатов удачно назвал каучуковой. Конгресс принял ее 29 голосами против 9. Гэд потерпел, таким образом, поражение, а Жорес оказался победителем в некотором смысле. Но это была пиррова победа.
