еще думает, что происходит справедливое и законное возмездие, — глубоко заблуждается.
Более 5-ти лет жизни мне никто уже не вернет. Пусть эти годы остаются на совести одного Булганина, — ни к кому более я не имею претензий. Но я по природе своей не враг партии, и рано или поздно с меня будут сняты эти позорные обвинения, — рожденные произволом и несправедливостью (посмертно антисоветскую статью с Василия действительно сняли, зато хозяйственную оставили, хотя и она сегодня внушает все больше сомнений в своей справедливости и юридической правильности. — Б. С.). Если бы Вы могли принять меня, Вам все стало бы яснее. Описать всего невозможно. Вы лучше меня знаете, как восстанавливается правда и справедливость, но, так как дело касается меня, я позволю себе предложить один из вариантов.
Так как любой из вариантов расследования заденет немало честных и заслуженных людей (сбитых с толка Булганиным), иначе до правды не докопаться, — я прошу дать мне возможность убыть добровольцем к Арабам. При этом варианте никто, кроме меня, ничем не рискует. Я же риска не боюсь, ибо для меня это реальная возможность рассеять клевету и болтовню вокруг меня; и возможность лишний раз, в деле, доказать свою преданность партии и Родине. По возвращении с Востока отпадет необходимость объяснять: где был и что делал эти годы. Воевал, вот и весь ответ. К тому же партия будет иметь возможность проверить в деле мои словесные заявления и заверения. По делам будете и судить обо мне.
О всех деталях оформления добровольцем — готов говорить с тем, кому Вы это поручите. Но очень хотелось бы говорить с Вами лично, ибо Вы есть Вы. Мне думается, что это неплохой вариант, и нет смысла затягивать его осуществление, — чем раньше убуду, тем лучше для дела и здоровья.
Уверяю Вас, что краснеть за меня никому не придется. А по возвращении Вы примете меня в круг людей, достойных Вашего уважения. Для этого я сделаю все, что от меня зависит. Ибо я-то Вас действительно уважаю. И больнее для меня, больнее всего то, что доверие и уважение не взаимно. Надеюсь, что это положение мне удастся вскоре исправить. Вы, конечно, понимаете, с каким нетерпением я жду Вашего решения.
Ваш В. Сталин».
Василий напрасно пытался заклинать Хрущева словами «правда» и «справедливость». Как и другие коммунистические вожди, Никита Сергеевич использовал эти слова исключительно в интересах политической целесообразности. И, разумеется, о собственных немалых преступлениях в сталинские годы никогда не распространялся и делал все, вплоть до уничтожения документов, чтобы об этом не смог заикнуться публично кто-либо другой из числа соратников или противников.
1 сентября 1958 года Василий Сталин направил заявление Генеральному прокурору (два месяца спустя, 1 декабря, копию этого заявления он послал Хрущеву). Теперь сын Сталина настаивал, что его дело фальсифицировано как по политической, так и по экономической статье, и просил пересмотреть приговор в порядке надзора:
«Прошу в порядке надзора рассмотреть мое дело и заявление.
Просьба вызвана:
I Незаконным арестом в 1953 году.
II Фальсификацией акта ревизии ВВС МВО в 1953 году.
III Фальсификацией дела и обвинения по ст. 193 17(6) и 58 10 бывшим в 1953 году начальником следственной части МВД Владзимерским, незаконные действия которого прямо направлялись и поддерживались Маленковым, Берия и Булганиным в 1953 году.
IV На основании вышеизложенных пунктов I; II; III неверно вынесенным приговором Военной Коллегией Верховного Суда СССР в 1955 году.
Разъяснение по пунктам:
I Арест 27 апреля 1953 года незаконен, ибо произведен: без оснований, вопреки депутатскому иммунитету, без санкции прокурора. Этот произвол был осуществлен по согласию Маленкова, Берия и Булганина, — как месть. Формулировку месть берусь доказать в адрес всех троих.
II Для оправдания столь спешного и незаконного ареста Булганин (министр обороны того времени), злоупотребляя властью, заставил создать (путем фальсификации) акт ревизии ВВС МВО уже после моего ареста в 1953 году. Хотя ВВС МВО мною были сданы еще в 1952 году по акту, утвержденному министром обороны. Акт ревизии 1953 года (после ареста) нужен был Берия и Владзимерскому для создания на меня дела. Это подтверждается (см. дело) запиской Берия к Булганину о необходимости такой ревизии и ответом Булганина к Берия, что ревизия будет… Акт составлялся под контролем Владзимерского, при личном давлении Булганина. Владзимерский не только принимал участие в создании акта, но и арестовывал людей с целью вынудить их дать нужные ему показания. Выколачивание показаний, угрозы и запугивания — вскрыты после ареста Владзимерского и установлены на суде. Каков был акт, в таких условиях, понять нетрудно. Этот акт не может являться обвинением ни для кого, кроме Булганина (и Владзимерского), в виде явного подтверждения его злоупотребления властью, незаконных действий и личного давления на весь ход фальсификации дела и обвинения по ст. 193 17 (б).
В период следствия и на суде я отказался давать объяснения по этому акту, ибо требовал акта 1952 года, по которому мной сдан округ. Но законный акт 1952 года даже не приобщили к делу Таков был произвол Булганина.
III Кроме фальсификации ст. 193 17(6), в угоду Маленкову, Берия и Булганину меня обвинили по ст. 58 10. В этом случае Владзимерский пользовался поддержкой неограниченной. Ибо с Маленковым я был на ножах с 1942 года и дважды в 1945 году и в 1948 году спор наш доходил до ЦК и решался не так, как этого хотел Маленков. Ненависть же к Берия у меня была воспитана матерью. И я не стеснялся ее высказывать при отце. Свидетелями этого были: сестра Светлана, Поскребышев и Власик. Берия меня терпеть не мог и при любом случае мстил. Мое отношение к этим людям бралось за отношение к Советской власти (?), отсюда и обвинения по ст. 58 10. Обвинение же в террористических намерениях в адрес Булганина родилось в кабинете следователя — это измышление от начала до конца.
Сразу же после ареста Владзимерского в 1953 году следователем Козловым статья 58 10 была с меня снята. Утверждал снятие ст. 58 1 °Cеров в том же 1953 году.
IV После расстрела Берия, Владзимерского и др. дело мое было прекращено в 1953 году Серовым И. А. Булганин, став председателем Совета Министров, потребовал восстановления дела и доведения его до суда. Причем требовалось взять за основу (?) дело, созданное Владзимерским, ибо он (Булганин) его знает и оно верное (?). Конечно, как ему не знать, ведь душой дела Владзимерского он был сам. Суд же ему нужен был как ширма: «суд решил, при чем тут я».
