Ожидания английского дипломата оказались лишенными основания. Не только продолжались «наружные признаки милости», но и дружеские отношения между императрицею и Потёмкиным не прекращались.
Тем не менее, однако, недоразумения в начале лета 1776 года заставили наконец Потёмкина упросить императрицу, чтобы ему как генерал-инспектору позволено было осмотреть войска в С.-Петербургской и Новгородской губерниях. Екатерина, как рассказывает Самойлов, согласилась на эту поездку, но с условием, чтобы отлучка князя из Петербурга не продолжалась более трех недель. К тому же Потёмкин сохранил при удалении комнаты, отведенные для него во всех дворцах[121].
Путешествие Потёмкина считалось современниками знаком немилости Екатерины. Каково было впечатление от этого события, видно из письма Чернышева к Андрею Кирилловичу Разумовскому от 24 июня 1776 года: «Бедный Потёмкин вчера уехал в Новгород, как говорит, на три недели для осмотра войск: хотя он имеет экипажи и стол придворные, он все-таки недоволен»[122]. Ричард Окс доносил 1 июля 1776 года: «Несмотря на высокую степень милости, которою Орловы пользуются в настоящую минуту у государыни, и на недоброжелательство, с которым, как полагают, граф Орлов относится к князю Потёмкину, последнему продолжают оказывать необычайные почести. Во время своей поездки в Новгород он пользуется совершенно придворной обстановкой, и продолжают утверждать, что он чрез несколько недель возвратится сюда, но тем не менее я полагаю, что милость его окончена, и меня уверяли, что он уже перевез часть принадлежащей ему мебели из комнат, занимаемых им в Зимнем дворце. Высокомерие его поведения в то время, когда он пользовался властью, приобрело ему столько врагов, что он может рассчитывать на то, что они ему отмстят в немилости, и было бы неудивительно и ненеожиданно, если бы он окончил свое поприще в монастыре – образ жизни, к которому он всегда оказывал расположение; и едва ли не лучшее убежище для отчаяния разбитого честолюбия. Говорят, что долги его превышают двести тысяч рублей».
Вскоре после этого английский дипломат сообщал о пожаловании Завадовскому и денег, и крестьян, и чинов; но уже 26 июля он доносил о другой новости: «Князь Потёмкин приехал сюда в субботу вечером и появился на следующий день при дворе. Возвращение его в комнаты, прежде им занимаемые во дворце, заставляет многих опасаться, что, быть может, он снова приобретет утраченную милость»[123].
Устные рассказы современников о путешествии Потёмкина, об устраиваемых всюду в честь его празднествах, об упрямстве, которое обнаруживалось в его желании во что бы то ни стало сохранить за собою квартиры во дворцах, – все это имеет легендарный характер[124]. Так, например, Гельбиг сообщает разные анекдоты о том, как Екатерина тщетно старалась освободиться от Потёмкина, выжить его из дворца и проч. Документальные источники не допускают сомнения в том, что Потёмкин и после краткого отсутствия оставался другом императрицы, что она нуждалась в нем как в сотруднике. Следующее, например, обстоятельство заслуживает особенного внимания. Когда Потёмкина не было в Петербурге, вместе с принцем Генрихом отправился в Берлин великий князь Павел Петрович, где он должен был встретить свою невесту, вюртембергскую принцессу (Марию Федоровну). Во время пребывания цесаревича за границей Екатерина находилась с ним в довольно оживленной переписке. Потёмкин возвратился в столицу около 20 июля. В конце июля Екатерина написала Павлу письмо, в котором говорилось подробно о его женитьбе. Черновая этого собственноручного письма испещрена поправками и дополнениями, сделанными рукою Потёмкина[125]. Значит, он тотчас же после возвращения из путешествия, считавшегося знаком якобы постигшей его опалы, был настолько близким к Екатерине лицом, что принимал участие в редакции ее писем к сыну.
И другие документы, найденные между бумагами Екатерины и относящиеся ко второй половине 1776 года, свидетельствуют о его пребывании в Петербурге и о том, что он вместе с императрицею работал над разными вопросами внутренней администрации и внешней политики. Так, например, Екатерина 26 июля доставила Потёмкину разные бумаги, относящиеся к беспорядкам, происходившим в окрестностях Вологды[126]. В августе она подписывала рескрипты о крымских делах, очевидно, приготовленные Потёмкиным; подобные же бумаги относятся к октябрю… [127] Все это не лишено значения, потому что даже в среде современников смотрели на отлучку Потёмкина как на какую-то ссылку, продолжавшуюся несколько месяцев. В «Записках» Державина сказано, что Потёмкин до ноября 1776 года прожил в Новгороде[128]. Впрочем, рассказ самого Державина о том, как он в декабре 1776 года домогался чрез Потёмкина повышения в чине и разных наград, свидетельствует о важной роли Потёмкина в это время при дворе. К тому же во второй половине 1776 года мать Потёмкина сделалась статс-дамою, а племянница его – гоф-фрейлиною[129].
Об отношении Потёмкина к Завадовскому в это время мы не знаем почти ничего положительного. Только в письме Завадовского к С.Р. Воронцову, писанном в это время, сказано: «Кроме двух Орловых, я не вижу, кого бы интересовал жребий отчизны». Это замечание, как видно, заключает в себе упрек Потёмкину, которого Завадовский не считал хорошим патриотом. В другом письме, как кажется, тоже говорится о Потёмкине, об отношениях его с императрицей, о кознях его, направленных против Завадовского: «Приезжий с Г. получше[130]. Против меня тот же. Да я рад, лишь бы он ее не прогневлял: меня ж он раздражить никогда не может. Напрасно вы стараетесь находить средства сделаться его другом. Он не родился с качеством для сего нужным. Таланты его высоки, но душа…[131] Всех совершенств не дает природа одному человеку. Таким сделать его, каковым быть ему надобно и любящим его особу и отечество желательно, никак нельзя и вотще все будут помышления. Со мною он не будет николи искренен, потому больше, что он сам знает, что его довольно знаю»[132].
Кроме этих отрывочных заметок в письмах Завадовского, мы не располагаем никакими достоверными данными об интригах Потёмкина в это время[133]. Сообщая своему другу С.Р. Воронцову о своем горе, о том, что он лишился расположения императрицы, Завадовский летом 1777 года ни одним словом не обвиняет в своем несчастии Потёмкина. Замечания Гельбига в составленной им биографии Потёмкина об участии последнего в возвышении Зорича не заслуживают особенного внимания, потому что не подтверждаются никакими положительными данными в рассказах современников в тесном смысле.
Разные документы, записки, рескрипты, относящиеся к этому времени, свидетельствуют о расположении Екатерины к Потёмкину. Препровождая императрице в конце 1776 года челобитную находившихся в Хиве в плену русских, Потёмкин добавил в краткой записке об этом предмете: «Моя щедрая мать, будь здорова по мере моего желания». На этой же бумаге Екатерина написала: «При сем посылаю мое мнение; я здорова и тебя, батя, прошу быть здоровым и веселым. Прощай до завтра»[134]. К 1777 году относятся многие доклады Потёмкина с разными резолюциями Екатерины[135]. Рукою Потёмкина написан указ с собственноручными поправками Екатерины о должности флигель-адъютантов[136]. Спрашивая мнения Потёмкина о награждении Прозоровского, Екатерина оканчивает свою записку словами: «Пребываю навеки дружелюбна»[137]. 30 сентября 1777 года она, празднуя день рождения и именин Потёмкина, подарила ему 150 000 руб. «на оплату долга»[138]. В одной из записок императрицы говорится о турецких и татарских делах, о необходимости со временем подумать о завоевании Очакова и Бендер, а в конце этой записки находится заметка: «О летах баста; более ни словечешка не молвлю»[139]. Из писем императрицы к барону Гримму, относящихся к этому времени, видно, что Потёмкин по вечерам бывал у Екатерины и служил ее собеседником. В начале 1778 года она заказала великолепный севрский фарфоровый сервиз, причем заметила в письме к Гримму: «Сервиз назначен для моего дорогого и любимого князя Потёмкина, и чтобы он вышел получше, я показывала вид, будто он заказан для меня»[140]. Немного позже Екатерина, сообщая Гримму о составлении списка всем достопримечательным действиям ее царствования, прибавляет, что Потёмкин, по природе своей не любящий льстить, в восхищении от этой записки[141].
Недаром даже люди сильные, высокопоставленные, как, например, гетман Кирилл Григорьевич Разумовский, ухаживали за Потёмкиным. Дочь Кирилла Григорьевича была недовольна отцом за это[142]. В 1778 году Потёмкин устроил у себя для двора празднество, стоившее, по словам английского посланника, 50 000 руб.[143].
