Герберт Рихтер, ветеран Первой мировой войны, почувствовал к Гитлеру еще большую антипатию после того, как встретился с ним в одном из мюнхенских кафе в 1921 году. Тот ему «сразу не понравился» своим «скрипучим голосом» и манерой «выкрикивать» «очень, очень простые» политические идеи. Рихтер нашел внешность Гитлера «весьма комичной, особенно его смешные маленькие усики», и пришел к выводу, что он «скользкий» и «не вполне нормальный»‹25›.
Свидетельства таких людей как Герберт Рихтер и Йозеф Фельдер напоминают нам о том, что момент появления Гитлера на политической сцене Мюнхена не был переломным. И хотя некоторым его риторика казалась привлекательной, он все еще представлял лишь небольшую часть потенциальных избирателей. На самом деле, как одно недавнее исследование‹26› показало, в 1919 году подавляющее большинство солдат, расквартированных в Мюнхене (более 70 %), поддерживали не правые силы, а партию социал-демократов.
Но в кругу мелких партий правого политического спектра, так называемых «народных» групп, Гитлер продолжал производить внушительное впечатление. Он быстро стал лидером в крохотной Немецкой рабочей партии и стал не только их самым блестящим оратором, но и пропагандистским вождем. Он вместе с Антоном Дрекслером работал над «партийной программой» и представил результат совместного труда в виде списка из «двадцати пяти пунктов» на собрании 24 февраля 1920 года. Немногим позже партию переименовывают в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию (НСДАП) — и именно с этого момента оппоненты начинают сокращенно называть их нацистами.
«Двадцать пять пунктов» партийной программы отражали знакомые темы, на которых Гитлер неоднократно концентрировался в своих выступлениях: требование отмены Версальского и Сен-Жерменского мирных договоров; отмена немецкого гражданства для евреев; запрет на эмиграцию иностранцев в Германию; требование, чтобы только обладатели «немецкой крови» могли считаться настоящими гражданами. В программе также присутствовали меры, направленные на борьбу с капитализмом — участие в прибылях крупных предприятий и немедленная муниципализация больших универсальных магазинов, и отдача их в аренду по низкой цене мелким торговцам.
В программе не упоминалось о том, каким образом будущее нацистское правительство будет практически претворять в жизнь «двадцать пять пунктов». Детали «программы» намеренно были расплывчатыми. Эта неопределенность была выгодна Гитлеру по ряду причин. Она позволяла ему трактовать политику нацистов по своему усмотрению. А впоследствии, когда он станет вождем, это позволит нацистам позиционировать себя как политическое «движение», а не как заурядную политическую партию, связанную по рукам и ногам излишним формулированием и согласованием политических деталей.
Подобная неопределенность и неточность позволяла все более широкому кругу людей поддерживать нацистов, ведь каждый мог подобрать для себя подходящее толкование. Например, их намерение «удалить евреев» можно интерпретировать по-разному — от законодательного запрета для евреев занимать определенные должности до насильственного изгнания евреев из Германии, а возможно и чего-то значительно худшего. Идея нацистов предложить народу свое общее «видение» будущей Германии, а не подробно расписанную политическую программу, также не была нова. Например, члены Freikorps Oberland («Добровольческого корпуса Оберланд») также хотели видеть в Германии установление Третьего рейха (преемника «первого» рейха Священной Римской империи и «второго» германского рейха, установленного Бисмарком в 1871 году и завершившегося в 1918 году). И члены этой партии также не вдавались в подробности. «Ничто лучше не характеризует дух Oberland, чем идея Третьего рейха, — говорил один из его сторонников. — …Люди давно мечтали об этом Таинстве — таинстве, которое будет обесценено, как только примет четкие очертания политической программы»‹27›. Так же, как и нацисты, Oberland призывали к «подчинению личных потребностей потребностям всего народа»‹28›.
К августу 1921 года Гитлер получил диктаторскую власть в едва оперившейся нацистской партии. Прежние времена заседаний комитета Антона Дрекслера ушли в прошлое навсегда. Однако Гитлер еще не утверждал, что именно он является спасителем Германии. Он заявлял только, что Германия нуждается в спасителе.
«В первые годы мы не говорили „Хайль Гитлер!“, эти слова никогда не произносились, и никто о таком даже не думал, — говорит Бруно Хенель, активный член партии с начала 1920-х годов. — Гитлер еще не был такой центральной фигурой, какой стал впоследствии. Он был просто председателем НСДАП»‹29›.
С самого начала участия Гитлера в деятельности Немецкой рабочей партии стало очевидно, что сила и убедительность, отличавшие его во время выступлений перед толпой, покидали его, когда он общался с двумя-тремя собеседниками. Позднее он признается фотографу Генриху Хоффману: «В узком кругу я никогда не знаю, о чем говорить… На небольшой семейной вечеринке или на похоронах от меня как от оратора нет никакого толка»‹30›.
Многие замечали в Гитлере это противоречие — громадную разницу между его яркими выступлениями на публике и полнейшей бесцветностью в частных беседах. Капитан Майр, «первооткрыватель» Гитлера в первую очередь как оратора, отмечал, что тот был «стеснительным и робким»‹31› среди солдат в казарме, и при этом воодушевлял большую аудиторию, выступая в пивной. Майр впоследствии утверждал, что эта особенность позволила людям более умным со временем использовать Гитлера в своих целях. «В роли вождя, — писал Майр, — Гитлер, пожалуй, являлся самой большой мистификацией, когда-либо случавшейся в мире»‹32›.
Несмотря на то, что к партии нацистов присоединились такие люди как Герман Геринг и Эрнст Рем — личности значительно более проницательные и политически грамотные, офицеры служившие в немецкой армии во время войны, следует признать, что Гитлер никак не подчинялся им. Разумеется, Гитлер заимствовал большинство идей у других. Например, у Готтфрида Федера, политического экономиста, который призывал покончить с «процентным рабством». Но к лету 1921 года Гитлер стал безусловным лидером партии нацистов. В некотором смысле странности Гитлера — в частности, тот факт, что он не способен был «нормально» общаться, и при этом умел зажечь толпу — возымели обратный эффект: появилось ощущение, что Гитлер представляет собой новый тип политического лидера. «В его личности всегда присутствовали стороны, которые он никогда не показывал другим, — вспоминал один из его давних знакомых. — Он свято хранил свои секреты, и во многом остался для меня загадкой»‹33›.
Именно это удивительное сочетание — способность Гитлера находить контакт с большой аудиторией, зачастую с помощью подтверждения собственных убеждений слушателей, и неумение общаться с отдельными людьми в повседневной жизни — стало основой становления «харизмы» Гитлера-оратора. Невероятно, но Гитлер сближался с толпой в целом и при этом оставался совершенно далек от отдельного собеседника.
Шарль де Голль, современник Гитлера, считал умение политика создавать «дистанцию» жизненно необходимым. «Прежде всего, — писал де Голль, — авторитет не может обходиться без тайны, поскольку то, что слишком хорошо известно, мало почитается. Во всякой религии есть святая святых, и великий человек не кажется таковым для слуги, который его хорошо знает. В замыслах, манере поведения и ходе мыслей настоящего лидера должно быть „что-то такое“, неуловимое для других, загадка, которая озадачивает, будоражит, приковывает внимание ‹34›… Отчужденность, твердый характер, способность сохранять спокойствие — именно эти качества создают образ того, кто готов нести бремя, слишком тяжелое для простых смертных… Он [лидер] должен принять одиночество, которое, согласно Фаге, является „уделом высших существ“»‹35›.
Одним из многих различий между де Голлем и Гитлером — родившимися с разницей в несколько месяцев — было то, что де Голль сознавал пользу «отдаленности» от ведомых им людей, и он работал над ее созданием. Гитлер никогда не предпринимал ничего в этом направлении намеренно. Ему всегда было тяжело общаться с отдельно взятыми людьми — «нормальная» дружба была для него невозможна. Просто в определенный момент эта его особенность вдруг стала ценным преимуществом. Многие последователи Гитлера отмечали его нелюбовь к личному общению, однако воспринимали ее как отличительную особенность харизматичного человека. Своего рода знак героя.
Понятия героизма и харизмы тесно переплетаются. Настолько тесно, что Макс Вебер считал «личный героизм» одним из важнейших признаков «истинной харизмы»‹1›. И не случайно Адольф Гитлер утверждал, что его приход к руководству нацистской партией в значительной мере оправдан его «героическим» прошлым.
