Мы дома, когда поём вместе, часто так делаем — стучим себя по груди и показываем один палец. И все понимают: ты сейчас будешь петь первым голосом, если два пальца — будешь петь вторым. Так очень здорово, потому что иногда нужно укрепить первый голос, иногда второй, а иногда, когда песня длинная, хорошо просто меняться голосами.
И мы начинаем третий куплет (дома мы поём семь куплетов): «Грустно, сиротинке, я стою, качаюсь, как к земле былинка, к тыну пригибаюсь!» Как хорошо у нас получается! Голоса почти сливаются, я убираю звон из своего голоса, убираю силу — и тогда они сливаются. Никогда не пела с чужим человеком, а вот, оказывается, можно очень хорошо петь, надо только немножко под него подстроиться. Хорошо получается на два голоса — жаль, мы уже начинаем предпоследний куплет. Мы всё время смотрим друг на друга, и вдруг она стучит себе по груди и показывает два пальца: она хочет, чтобы в последнем куплете первый голос пела я! Я киваю головой.
И вот начинается последний куплет. Я не убираю из голоса звон и силу, не убираю — это первый голос, и кажется, что наши голоса взлетают вместе с искрами и огнём высоко-высоко! Спели. Все хлопают и кричат!
Потом мы поём вместе с ней на два голоса «То не ветку ветром клонит», «Куда, куда, тропинка милая, куда ведёшь, куда зовёшь?». И я думаю: всем ведь сейчас, наверное, хочется попеть, надо придумать что-то для всех.
И после «Сулико» я предлагаю, громко предлагаю:
— Давайте все вместе споём, все-все, — я возьму повыше, и все смогут петь. Будем петь «Ночь тиха».
И я начинаю:
Ночь тиха, не видна в небе луна,
Как усталый солдат, дремлет война.
И тут уже, по-моему, все-все поют:
Только вдали за рекой
Где-то боец молодой
Песнь поёт, и звучит тихо она.
Я очень люблю эту песню — мы часто её дома поём, и у нас очень хорошо всё звучит и хорошо всё получается. Я всегда бываю так счастлива, когда мы дома все вместе поём! И сейчас я счастлива — как это замечательно, когда поёт много много людей, и мне кажется, что, когда мы сейчас пели все вместе, все были счастливы.
Какая я была дурочка — не хотела петь в вагоне, не хотела петь у костра…
А это так прекрасно!
Со мной случилась одна неприятность. У нас в лагере был замечательный костёр, всё было так неожиданно и чудесно! На следующий день Ёлка меня похвалила, она ужасно смешно сказала: «за организацию мероприятия». Мы с ней страшно хохотали, но вообще Ёлка не так уж и часто хвалит — и мне было очень приятно. А после мёртвого часа весь наш отряд с Наташей пошёл в лес — правда, мы ушли недалеко. Я здесь почти каждый день бываю одна или с Ёлкой, но всё равно, прекраснее леса на свете только музыка.
Мы сели на полянке рядом с Бабушкиной, и я стала рассказывать, как мы с Ёлкой в Свердловске, в эвакуации на «Уралмаше», летом ходили в лес. Вот мы шли первый раз. Идём по узкой дорожке, а со всех сторон чудный лес с цветами, бабочками и земляникой. Одна бабочка пролетела от меня совсем близко, низко и полетела в лес. Я за ней — и наткнулась на колючую проволоку! Я очень удивилась, потому что её не заметила. Оказалось, что по всей дороге слева и справа натянута колючая проволока и в лес войти нельзя. Я расстроилась, даже остановилась, а Ёлка стала меня утешать и сказала, что после войны её снимут.
Наташа внимательно слушала и сказала, что я очень хорошо рассказываю. После ужина мы с Ёлкой поболтали, вспомнили Свердловск, наши прогулки в лес. В общем, получился чудный день! Сыграли отбой, мы пошли в свои палатки, девочки сразу стали играть в «мертвяков», а я пощупала простыни — ух какие они были холодные и влажные! Завтра пойду в камеру хранения и возьму там из своего чемодана кофточку, буду в ней спать. Села на кровать близко от подушки — сейчас от моего тепла здесь немножко нагреется. Сижу, спать хочется, но и нагреть хочется! Вдруг в палатку входят две женщины — одна незнакомая, а вторая — та, с которой мы вчера пели у костра. Они меня сразу видят, быстро ко мне подходят, та, с которой мы пели, берёт меня за руку и говорит:
— Ниночка, мы уже небольшой костёр разожгли, пойдём попоём!
Я ужасно растерялась, сижу как дурочка и молчу. Та, которая со мной пела, говорит:
— Не бойся, мы с вожатыми договорились… мы немножко, пару песен.
Встаю, иду за ними. Приходим к костру — он не намного меньше вчерашнего, но вчера вокруг него сидели мы, а сейчас сидят взрослые.
Та, с которой мы пели, садится, сажает меня рядом и говорит смущённо:
— А меня тоже Нина зовут.
Я почему-то обрадовалась и говорю:
— Как здорово — обе Нины!
И мы начинаем петь, мы поём много разных песен, и русских народных, и военных. С Ниной хорошо петь, а теперь мы ещё сидим рядом — это правильно для пения на два голоса, быть рядом. Нам иногда подпевают. Но я чувствую, что со мной что-то не то, не сразу чувствую, но всё сильнее и сильнее: очень жарко груди, очень холодно спине и как будто немножко тошнит. Нина замечает что-то и говорит:
— Давай спинку потру, зябко тебе?
Какая-то вожатая (Наташи нет) говорит:
— Ниночке спать пора, да и прохладно, иди спать!
Я встаю, улыбаюсь всем и говорю:
— Спасибо, так хорошо попели! Спокойной ночи!
Они чуть не хором мне отвечают:
— Это тебе спасибо!
Иду в лагерь, даже бежать не могу, захожу в палатку… а все уже спят.
На следующий день всё прекрасно — вкусный завтрак, нас здесь очень хорошо кормят, так мы с Ёлкой считаем. Потом мы опять с Наташей и всем отрядом гуляем по опушке леса. Лес всегда разный — вот ты входишь в него в том же месте, но что-то изменилось! Он всегда разный, но всегда прекрасный! После обеда мы с Ёлкой обсуждаем, какой сюрприз приготовить Мамочке с Папой на родительский день. После ужина я иду в камеру хранения, и мне выдают там мою кофточку — теперь спать будет теплее.
Играют отбой, и почти с последней нотой в палату входит Нина с другой женщиной. Я так и села на кровать. Они быстро подходят, Нина берёт меня за руку, улыбается, тащит к выходу и при этом говорит:
— Со всеми договорились, Ниночка, не волнуйся — сейчас от души напоёмся!
Мы опять поём у костра — теперь я в кофточке и спине не так холодно, но быстрее, чем вчера, мне становится не по себе: опять жарко груди, спине всё равно холодно и тошнит сильнее, чем вчера. Мы уже довольно долго поём, и я вдруг понимаю: надо скорей идти и ложиться. После очередной песни я встаю и говорю:
— Большое спасибо, но мне уже пора! Спокойной ночи!
Все сразу засуетились, громко мне говорят разное: «Конечно, иди спать!», «Это тебе большое спасибо!», «Наверно, замёрзла», «Спокойной ночи!».
