— При его способностях и знаниях не может быть никакого сомнения, что он не то что с успехом, а блистательно сдаст экзамены.
Но червячок сомнения все же грыз душу репетитора: не проявлял юноша любви к предмету.
— Так нельзя, математика — что избалованная и капризная дама, она требует к себе не только внимания, но и беспредельной любви, — говорил он.
А вот любви-то к ней Михаил и не чувствовал. Выполнив задание, уединялся, предаваясь долгие часы чтению. Книги в основном были историческими, в них описывались походы и сражения Ганнибала, Македонского, Суворова. Михаил перечитал многое об Отечественной войне 1812 года, делая записи в тетради. Знал в подробностях главнейшие ее сражения, изучил действия прославленных генералов: осторожного Барклая и решительного Багратиона, дерзкого Платова и умного Ермолова, стремительного Милорадовича и стойкого Дохтурова. А книгу деда, которую тот написал для нижних чинов армии, знал почти наизусть.
Штудируя математику, он чувствовал, что душа принадлежит совсем другому — военному делу, пребывая в плену двойственных интересов.
К осени курс подготовки был завершен. Репетитор торжественно заявил:
— Готов биться об заклад, что результат будет весьма успешным.
— Вы в этом уверены? — усомнилась Ольга Николаевна.
— Абсолютно.
— А надобно устроить экзамен на дому. Позвольте мне заняться этим? — подал мысль француз Жирардэ.
И такой экзамен был устроен. Пригласили попечителя университета, трех профессоров.
— Прошу, господа, отнестись к делу без скидок, — попросил отец. — Если обнаружите какие слабости, есть время их устранить.
Без малого три часа продолжался экзамен, ничуть не уступавший настоящему. Михаил вышел из кабинета уставший, но счастливый. На все вопросы, а их было множество, он отвечал уверенно, без запинки.
— Блестящие знания! — заявили экзаменаторы. — Столичный университет приобретет достойного студента.
И вот наступил день экзамена.
С волнением шел Михаил к своей будущей альма-матер, думая о первом испытании. Все ли помнит? Не запамятовал ли чего?
Перед зданием толпа студентов. Они о чем-то спорят, но соглашаются, выкрикивают свое. Их пробует уговорить бородатый, профессорского вида человек, но они отвергают его доводы.
— Послушайте… Послушайте… — говорил бородатый. — От имени ректората я заявляю: ваши условия будут рассмотрены… Меры примут… Да успокойтесь же! Через два-три дня все решится… Нельзя же так, господа!
Чуть поодаль от толпы с выжидательным видом стоит полицейский, строгий, недоступный.
— Скобелев! — услышал Михаил голос. В толпе поступающих Саврасин, его одногодок. — Поворачивай, братец, домой. Экзамены переносятся.
— Как переносятся? Ведь было же объявлено? Что случилось?
— Видишь, студенты взбунтовались, требуют чего-то. А наши экзамены начнутся лишь со следующей недели. Так что есть возможность еще подзубрить.
— Красивая картина, — проговорил Михаил. — Это истинное безобразие!
— Безобразие или нет — судить не нам. Да ты что кипятишься? — усмехнулся Саврасин. — Это же нам на руку.
— Если такое начинается со вступительных экзаменов, что же будет потом? Эдак можно отбить все желание к учебе!
— Что ты ершишься? Я, к примеру, за эту неделю выучу правила механики. Учу, учу, а в голову они никак не лезут.
К ним подошел один из профессоров университета.
— Не повезло вам, молодые люди. Но вы не огорчайтесь, покончим с этим безобразием и откроем экзамены. Только, ради бога, не вздумайте лезть в эту кашу, которую заварили вольнодумцы. Держитесь подалее от них. Расходитесь по домам, господа.
Михаил возвращался со странным чувством, будто его постигла неудача. Еще утром он горел желанием добиться успеха и был полон уверенности в благоприятном результате. А сейчас это чувство сменилось равнодушием. Желание учиться пропало, лопнуло, как мыльный пузырь.
Он вышел на Невский. Ему нравилось бывать на этом знаменитом и красивейшем проспекте, в перспективе которого сверкал золотой шпиль Адмиралтейства. Послышались звуки оркестра.
— Войска! Войска идут! — всполошились люди.
По проспекту двигалась длинная колонна с оркестром в голове. Сияла на солнце медь, гремели трубы, мерно бил барабан. За оркестром тяжелой поступью шли гвардейцы: взвод за взводом, рота за ротой, все одного роста, бравые, в ладной форме. Над строем лихо летела песня:
На солнце штыками играя,
Под звуки лихих трубачей
По улице гордо шагает
Отряд молодцов усачей.
В одном из шагавших Михаил узнал приятеля, в прошлый год надевшего форму.
— Коля! Иноземцев! — крикнул он.
Шагавший в строю скосил глаз, сдержанно махнул рукой, дескать, увидел, узнал.
Михаил смотрел на него и вдруг неожиданно для себя осознал, что завидует Иноземцеву, что был бы счастлив шагать с ним рядом, вызывая у людей восторг.
За пехотным строем проследовал полк гусар. Играли тонкие ноги поджарых коней, дробью рассыпался стук копыт о булыжник. А с тротуара неслись возгласы, люди хлопали в ладоши. Одна из дам бросилась к всадникам с букетом осенних цветов. И усач, которому достались цветы, многозначительно подмигнул ей и картинно крутнул ус.
Первым в доме встретил Митрофаныч.
— С успехом вас, барин. Вот матушке-то радость доставите.
Появилась и сама Ольга Николаевна, за ней выпорхнули сестры:
— Ну что? Рассказывай! С чем поздравить?
Показался отец. В прошлом году его произвели в генералы с правом ношения любимого им мундира лейб-гвардии казачьего полка. И он тоже спросил:
— С чем поздравить?
— Ни с чем! Университет закрыли, экзамены перенесли, через неделю обещали устроить.
— Ну что ж, подождем, — спокойно ответил отец.
— Как можно закрыть, когда назначены экзамены? — возмутилась Ольга Николаевна.
Отец взглянул с удивлением.
— Ты должна понять, что в стране студенческие волнения. Они не только в столице, но и в других городах. Студенты предъявляют какие-то свои права. Законные они или нет — сказать не могу, не знаю. Но что это безобразие, в этом убежден.
— Ну, ничего, Мишель, недельку отдохнешь. Ты столько сил положил, — попыталась успокоить Ольга Николаевна.
— Не отдыхать, а использовать время для повторения, особенно слабых мест, — повелительно сказал отец.
— Ты — бессердечный человек, — упрекнула его жена, и меж ними возник спор.
