Все это казалось нам неправдоподобным. Начальник разведывательного отдела считал, что фельдфебель подослан в свою часть в целях ее деморализации. Если даже это не так, то его пребывание там подрывает моральное состояние этой части. Поэтому он предложил перевести фельдфебеля в запасную часть с категорическим запрещением посылать его на Восточный фронт. С предложением согласились.
Принятая мера не могла все же помешать оживленным толкам, возникшим в дивизии по поводу происшествия. Большинство стояло на той точке зрения, что пленный был отослан обратно с вполне определенным заданием, поэтому с ним так хорошо и обращались. Сообщению его верили лишь немногие. Но нам так никогда и не стало известно, что произошло в действительности.
Случай с фельдфебелем дал пищу для разговоров и среди офицеров штаба армии. Я вполне допускал, что в данном случае это не было бегством из плена, однако сомневался в том, целесообразно ли переводить фельдфебеля в запасные части, о чем и сказал Паулюсу.
— Не вызовем ли мы таким образом сами нежелательную дискуссию в полку, да, пожалуй, и в дивизии? Ведь фельдфебель получил от своего ротного командира хорошую характеристику, он известен как образцовый, верный своему долгу солдат, который всегда вел себя хорошо. У него не было ни одного взыскания, его уважают и начальники, и починенные. Мне кажется, что именно тогда и начнутся те самые неприятные разговоры, которых мы хотим избежать. Немало солдат станет сомневаться в правдивости нашей пропаганды.
Командующий задумался, потом ответил:
— Попробуем стать на сторону вернувшегося из плена, предположим, что он не имел особого задания. Даже тогда его пребывание в части представляет собой известную опасность. Ему все время придется давать объяснения. Оборот, который приняли обстоятельства, благоприятствует вражеской пропаганде. Поэтому я согласен с предложением нашего отдела контрразведки.
Я говорил также с офицером, который вел допрос, и изложил ему свои опасения.
Он улыбнулся:
— Эту опасность мы тоже предусмотрели и поэтому информировали дивизию следующим образом: дополнительная проверка в штабе армии показала, что все, что рассказывал фельдфебель, не соответствует действительности. Вернее всего, он получил от русских задание подстрекать своих товарищей к дезертирству.
Я онемел от удивления. Затем спросил:
— Это что, вполне достоверно?
— Конечно, это не буквально так, — отвечал офицер, — но я того мнения, что таким путем будет положен предел обсуждению этой истории.
Долго еще потом размышлял я над тем, каким способом и с помощью каких приемов разделались с этой проблемой. Разумеется, и здесь обнаруживалось противоречие между нашей официальной пропагандой и действительностью. Мы все постоянно внушали нашим солдатам, что русский не оставляет пленных в живых. Он-де их допрашивает и тут же приканчивает. Между тем фельдфебель рассказывал о немецких солдатах, которые попали в плен еще в 1941 году. Им, по его словам, жилось хорошо. Кому же верить? Фельдфебель называл фамилии и воинскую часть солдат, с которыми он виделся и говорил по ту сторону фронта. Эти сведения можно было проверить. Изобличить его во лжи было бы легко. Но какую цель преследовали красные, отправив обратно нашего командира взвода? Какое он фактически получил задание?
И как это бывает, когда мысли блуждают, мне пришло на память другое впечатление, запомнившееся мне в нашем штабе. Полковник фон Бехтольсгейм, начальник штаба XXIX армейского корпуса, получил назначение во Францию на пост начальника штаба 1-й армии. Его преемник, полковник генерального штаба Кинцель, прежде бывший начальником отдела иностранных армий генерального штаба сухопутных сил, пришел доложить о своем прибытии Паулюсу, и мы пригласили его с нами отобедать. В разговоре Паулюс выразил недоумение по поводу того, что Главное командование сухопутных сил, особенно Гитлер, утверждает, будто бы Красная Армия уничтожена.
— Ведь то, что об этом не может быть и речи, доказывают действия Красной Армии с января, особенно под Москвой, да и здесь, у нас. А вы какого мнения, Кинцель?
— В моем отделе никогда не поддерживали тезис Гитлера, многократно им повторявшийся, будто Красная Армия разбита. Я в моих докладах постоянно указывал фюреру, что по имеющимся у нас всячески проверенным сведениям Советский Союз только сейчас начинает разворачивать в полном объеме свою военную мощь. Он сформировал многочисленные новые армии, его военная промышленность работает полным ходом. Но об этом Гитлер не хотел и слушать, потому что действительность расходится с его мечтами. Одним махом руки он смел со стола наши рапорты.
Поистине это звучало неутешительно. Если главнокомандующий в своих решениях исходит из таких неверных предпосылок, то мало ли к каким непредвиденным последствиям это приведет. Но почему потворствует этому генералитет в Главном командовании сухопутных сил и вермахта, почему генеральный штаб потворствует распространению подобной дезинформации? Да это же безумие — основывать стратегию и тактику ведения войны на лживой пропаганде! Неужели такое преступное легкомыслие в самом деле возможно?
Вопрос этот не выходил у меня из головы. Но мне и не снилось тогда даже в самых страшных снах, каким мучительным путем приду я к познанию истины. Прежде всего, я доверял Паулюсу. Он не стал бы предаваться беспечности, согласившись с такой безответственной недооценкой противника. Он руководствовался бы своим здравым смыслом. Это он и доказал сразу же в первые недели, когда принял командование 6-й армией.
Обсуждать возникающие у меня сомнения с начальством или с равными мне по рангу товарищами я полагал невозможным, да и опасным. Правда, я как раз тогда познакомился с одним офицером, прямолинейность которого меня привлекала, — с новым начальником инженерных войск армии полковником Зелле. Но мы знали друг друга еще слишком мало. Кроме того, он носил золотой значок члена нацистской партии.[16] Несмотря на критические замечания, которые он подчас высказывал, я тогда считал его убежденным сторонником Гитлера. Только с течением времени я установил, что Зелле тогда и сам во многом сомневался и пережил тяжелое разочарование в гитлеровской стратегии. Позднее мы стали друзьями.
Предстояло большое наступление летом 1942 года. Главное командование сухопутных сил прикомандировало к штабу 6-й армии в качестве офицера связи майора генерального штаба Менцеля. Благодаря своей скромности и умению молчать он очень скоро установил контакт с оперативным отделом и пользовался всеобщим доверием. Незадолго до начала боевых действий нам преподнесли еще один сюрприз. В наш штаб был прикомандирован один из руководящих деятелей министерства пропаганды — Фриче — в качестве военного корреспондента. Он пришел представляться Паулюсу в мундире зондерфюрера, что соответствует званию капитана.
