было странное. Площадь его приближалась к 50 квадратным метрам с гигантским, во всю стену, от пола до потолка, окном. В холле, как водится, стоял рояль, на тумбочке – телевизор, штук восемь кресел и несколько журнальных столиков с шахматами и шашками. Диван был превращен в койку и застелен. Чудовищные эстампы, которые якобы украшали стены, завершали облик этого сарая.
– А где же тут умываться, и вообще… – ошарашенно спросил я.
– Вот вам ключ, – сестра-хозяйка вышла в коридор и отперла дверь недалеко от холла. – Это будет ваш персональный туалет. Кроме вас им никто пользоваться не будет. Здесь есть и умывальник.
Я заглянул в каморку, где действительно все это было…
– Да, но я же дал телеграмму, – безнадежным голосом пробубнил я.
– Это всего на несколько дней, – развела руками сестра-хозяйка.
И я покорился. Я здесь был гостем. И несмотря на то, что у меня имелась законная путевка, я не стал “качать права”. В конце концов, поживу несколько дней в холле, в холле я еще никогда не жил. Жаль только, что я не умею играть на рояле» {20}.
Эльдар Александрович был воспитанным человеком, другой бы на его месте немедля принялся разучивать на рояле собачий вальс, подняв на ноги засидевшуюся за «маранием» чистых листов писательскую округу. Или потребовал бы: «Дайте жалобную книгу!», как один из героев одноименной кинокомедии. Рязанов просто еще не понял, что вопреки холодному приему удостоился чести жить на шестом этаже, куда пускали не многих. Это во-первых. А во-вторых, у него был персональный телевизор, по которому он мог смотреть программы «В мире животных», «Клуб кинопутешественников» и конечно «Кинопанораму». Кое-как пережив ночь в «сарае» с роялем и «чудовищными» эстампами (вообще-то считалось, что в Прибалтике искусство более продвинутое, чем в остальных двенадцати союзных республиках), наутро Рязанов решил пробежаться, благо что пляж под боком.
Обрядившись в темно-синий с белой полосочкой спортивный костюм (а других в ту пору и не было), надев кеды, Эльдар Александрович решил не изменять своей привычке. Тем более что своеобразная беговая дорожка пролегала вдоль самого синего моря по влажному утрамбованному песочку. Надышавшись утренним морским воздухом, отмахав семь километров, кинорежиссер захотел ополоснуться (так вот откуда взялась знаменитая сцена в ванной в фильме «Ирония судьбы, или С легким паром!»). Однако «ни в холле, ни в “персональном” санузле душа не было. Постучаться в какую-нибудь комнату на этаже к незнакомым людям я постеснялся, соавтор жил на “несколько рангов” ниже, и унижаться мне не хотелось. В общем, раздевшись в холле до трусов, я выглянул в коридор и, убедившись, что никого нет, юркнул в туалет. Там с грехом пополам над раковиной я произвел частичное, крайне неудобное омовение и, признаюсь, пришел в раздраженное состояние».
Не слишком ли многого хотел от Дома творчества знаменитый комедиограф? Душ ежедневный ему подавай! Море под боком – мойся сколько угодно. «Хочешь – пей, хочешь – стирай», как сказал сантехник-альтруист Афанасий Борщёв. В конце концов, на юрмальском пляже тоже душ есть, а мыло и мочалку можно и с собой принести (а еще там янтарь попадается). Правда, вода в душе холодная, но это даже полезно для закалки организма. Профилактика насморка и всякого там кашля (как проповедовал легендарный целитель Порфирий Иванов). А в конце недели пожалуйте в баньку! Или в сауну, – где в то время решались многие важные вопросы (посещение саун стало модным у советских чиновников с начала 1970-х годов).
Интеллигентные замашки не давали московскому гостю покоя. После водных процедур ему вздумалось побриться. Кинорежиссеры – это ведь не писатели, которые часто отращивают бороду и в бритье не нуждаются. Мало того, Рязанов привык бриться не опасной бритвой, а электрической, почти как та, что подарила Надя, главная героиня главного его новогоднего фильма, своему несостоявшемуся жениху Ипполиту. Это был особый шик – бритва с плавающими ножами. А раз бритва электрическая, значит, нужна розетка. Но ее-то как раз в холле и не предусмотрели. То есть розетка была, но всего одна, под роялем, – для телевизора: «Я заглянул под инструмент, но там было темно и пыльно. Тогда я опустился на карачки и пополз под рояль. Ощупывая телевизионный провод, я нашел розетку». Вместо того чтобы воткнуть вилку электробритвы и начать бриться, гость из Москвы повел себя странно: «Несмотря на то, что я был в одиночестве, из моей глотки вырвались ругательства, недостойные деятеля искусства, в особенности советского».
Ну а дальше видный деятель советского искусства, схватив бритву, устремился к директору Дома творчества. Ворвавшись в курортную атмосферу, царившую в приемной, нарушив душевное равновесие секретарши, Рязанов очутился в кабинете директора. Шло совещание, как раз о том, как улучшить и без того отличное обслуживание отдыхающих писателей. За столом заседали полтора десятка человек, внимая директорской речи. Возможно, если бы Эльдар Александрович чуть помедлил, его бы наверняка узнали и пригласили к столу, предложив чашечку ароматного кофе. Но он не дал на это времени: увидев розетку, Рязанов немедля воткнул туда штепсель от своей бритвы. И начал демонстративно бриться под музыкальное сопровождение: жужжание бритвы отчасти напоминало «Полет шмеля» Римского-Корсакова. Отринув обвинения в «хулиганстве», Эльдар Александрович заставил аудиторию дождаться окончания процесса. Таким образом, совещание зашло в тупик. Такого персонал Дома творчества еще не видел.
Тщательно выбрившись, требовательный гость из Москвы поставил ультиматум: «После завтрака я уйду на рынок. Вернусь через час. Так вот, чтобы к моему приходу была комната. Или я поселюсь здесь, у вас в кабинете». И пошел набирать калории: «Когда через час я вернулся с рынка, меня ждала сестра-хозяйка. Почему-то чудом нашлась свободная комната, в которой все было чисто, убрано и вполне уютно. При этом ощущалось, что несколько дней в ней никто не жил. Комната оказалась на пятом этаже».
Вообще-то Эльдару Александровичу крупно повезло – по правилам внутреннего распорядка вовремя не приехавший отдыхающий лишался возможности поселиться в номере. Такова была инструкция. То есть его, конечно, могли где-нибудь разместить, но только в порядке общей очереди. И не в новеньком кирпичном корпусе, а в деревянной, видавшей виды дачке с общими удобствами. Странно, что для Рязанова, известного бичевателя пороков советской повседневности с ее повсеместной нехваткой всего и вся, это стало неожиданностью. И пренебрегать выпавшей удачей – то есть дефицитной путевкой в престижный Дом творчества, которой хотели бы воспользоваться в теплое время года многие (не только писатели, но и артисты, академики, художники), ему не следовало. Это было все равно, что опоздать на поезд.
Например, другой режиссер – Юрий Петрович Любимов, отродясь не состоявший в Союзе писателей, ни разу
