А утром, когда солнце выкатилось из-за горизонта, тяжелые вражеские бомбардировщики несколькими волнами пошли на позиции сосредоточившихся за ночь наших войск. С поразительной наглостью фашисты снижались до трехсот метров, отыскивая цели, но по всему было видно, что бомбят неприцельно, по площадям, надеясь вызвать панику в наших войсках и вскрыть их точное расположение.
Вскоре из полосы дыма и пыли, поднятых разрывами авиабомб и артиллерийских снарядов, стали выползать фашистские танки. Приземистые черные стальные коробки с черно-белыми крестами на бортах и башнях двинулись по шоссе и полю, направляясь к лесочку. За танками спешили бронетранспортеры с пехотой. Сначала шли медленно, словно прощупывая каждый метр чужой земли, но видя, что лесок молчит, передние танки стали наращивать скорость. За ними перешли на увеличенные скорости и задние машины, ведя беспорядочный огонь из своих короткоствольных пушек. На отшлифованных о грунт гусеницах плескались лучи утреннего солнца, от бега танков содрогалась земля, от выстрелов пушек разрывался воздух, и казалось, что все это стальное стадо уже ничем не остановить, не повернуть назад…
Но вдруг один из вырвавшихся вперед танков завертелся на месте. Его гусеница, описав в воздухе причудливую кривую, распласталась на земле. В это же мгновение на борту машины сверкнул сноп желто-белых искр, и она смрадно задымила. Вслед за этим загорелись второй и третий танки. Следовавшие позади танки попытались обойти горящие, но их постигла та же участь.
Выстрелов со стороны лесочка не было слышно из-за общего грохота боя. Только белые прозрачные хлопья дыма с острыми языками пламени взметывались то здесь, то там. Это била по противнику из засад та самая танковая бригада, о которой сказал Рагозину Зубарев. Танковым пушкам тридцатьчетверок крепко помогали своим огнем отошедшие сюда сорокапятки. Выбирая уязвимые места в машинах противника, они стреляли по ним с близких дистанций.
Скоро первая волна фашистских танков замедлила бег, а потом, развернувшись, стала отходить, оставляя на поле боя десяток дымящих машин, а на ее место уже выплескивалась другая, еще более многочисленная армада танков, но, встреченная прицельным огнем из засад, скоро развернулась и тоже отошла.
Подобное произошло и на противоположной стороне шоссе. Там укрылась в засаде другая танковая бригада. Не менее трех десятков бронированных немецких машин на больших скоростях пошли к опушке мелколесья, не подозревая засады. Подпустив противника поближе, наши танкисты встретили его с коротких дистанций таким губительным огнем, что, оставив на поле боя половину своих танков, фашисты поспешно отошли за ближайшие высотки. Не добившись успеха атакой в лоб, противник перестроился и, теперь уже зная расположение наших сил, бросился в обход на фланги. Здесь-то и пригодились наши резервы.
Когда батальону поступила команда «В атаку», командир взвода лейтенант Зубарев вырвался на своем танке вперед и понесся во фланг атакующим фашистам. Рагозин ясно видел, как танк Зубарева, мелькая между кустами, вел огонь то из пушки, то из пулемета, а у Рагозина, как нарочно, не включалась коробка.
— Не суетись, механик, — выдохнул командир машины, наклонившись к Рагозину, — выжимай главный до упора, отпусти рычаги вперед!
Рагозин, злясь на себя, с силой двинул левой ногой педаль главного фрикциона, скорость, рыкнув, включилась, танк вздрогнул и резко взял с места. Но что это: на перехват танку Зубарева, подминая под гусеницы чахлый кустарник, несется машина с черно-белым крестом на борту. Не дождавшись команды, Рагозин доворачивает свой танк влево и жмет на педаль газа. Мотор бешено ревет, посылая тридцатьчетверку на перехват вражеской машины. Вот уж остается до нее 150–100 метров. Рагозин лихорадочно соображает, как перехватить ее и со всего маху ударить в борт, Но в это время в его наушниках слышна команда: «Бронебойным! Короткая!»
Рагозин рванул оба рычага на себя. Тридцатьчетверка, клюнув носом, встала как вкопанная. В этот же миг клацнул затвор орудия, а через полсекунды корпус танка вздрогнул от выстрела. Рагозин увидел, как на борту фашистской машины сверкнул сноп искр и тут же занялось пламя пожара. Теперь механик уже совсем уверенно вел свою машину туда, где в огненной карусели крутились наши и вражеские танки. Вышедшие из засад остальные машины быстро завершили схватку.
После короткой, но стремительной контратаки Рагозин вылез из переднего люка своей тридцатьчетверки, спрыгнул на землю, снял с мокрой от пота головы танкошлем, проговорил уверенно:
— Если так и дальше будем воевать, — фашисту крышка!
Лейтенант — командир взвода подошел к Ивану и, протянув заскорузлую руку, проговорил:
— Поздравляю с боевым крещением, товарищ старший сержант.
Рагозин крепко пожал руку лейтенанта, потом сделал два шага назад и вскинув правую ладонь к виску доложил:
— Механик-водитель танка старший сержант Рагозин!
— Знаю, знаю. В лесу вчера в темноте познакомились по голосу, так сказать. А действовал ты правильно, ловко перехватил фашиста, который на мою машину с борта набросился. А в начале контратаки ты что-то нерешительно выдвигался.
— Рычаги надо было еще освоить, — смутившись, сказал Рагозин. — А машина, товарищ лейтенант, классная, что по брони, что по огню.
Положение наших войск на московском направлении продолжало оставаться тяжелым. Бригаде, в которой теперь был Рагозин, пришлось отходить.
В один из ненастных октябрьских дней танкисты пошли в атаку на небольшую, но важную высотку, которой не могла овладеть пехота. Экипаж танка Рагозина, получив приказание подавить пулеметную точку, вырвался вперед. Под гусеницами их танка уже заскрежетал металл, когда над головой механика что-то загрохотало, а через приоткрытый люк хлынула упругая и волна горячего воздуха, сильно ударив Рагозина им головой о левый борт. Танк еще некоторое время продолжал двигаться неуправляемым, но скоро, запылившись одной гусеницей в окоп, остановился. Мотор заглох. Рагозин сидел на своем месте, крепко сжимая руками рычаги управления. Глаза, не мигая, устремились вперед, ничего не видя. В ушах звенело, голова клонилась на грудь, наливаясь свинцовой тяжестью. Артиллерийский снаряд, разорвавшись на наклонном переднем листе брони танка, сильно контузил механика.
Подавив огневые точки врага, танкисты вывели пехоту на высоту, и Рагозина решили срочно отправить в медсанбат. Ехать же в полевой госпиталь Иван категорически отказался:
— Отлежусь чуть-чуть — и снова в часть, — рассуждал Рагозин, немного придя в себя. — Надо фрицев бить, пока они до Москвы не дошли.
