— Опоздал, братец, от земли я давно уже отказался.
Как утверждает Павлова, трансляцию той сессии слушал районный землеустроитель Александр Гордеев, который был поражен такой беспардонной ложью: уж он-то лучше всех знал, что в тот момент Лукашенко от своего надела не отказывался. При встрече он и спросил земляка-депутата:
— Как же вас понимать, Александр Григорьевич, как же так можно — лгать в микрофон, на всю республику! Где же ваша совесть?
Александр Григорьевич ответил просто:
— Где, Саша, была совесть, там вырос хрен.
Хрен вместо совести — это и есть та главная «ботаническая» особенность, без которой во все времена — и в те, и в наши — путь наверх начинающему политику был бы заказан.
Глава вторая. Разминка перед забегом
Раунд первый: Лукашенко против Кебича
Первая политическая кампания, через которую прошел Лукашенко, — это выборы народных депутатов СССР в 1989 году. Волею судьбы его главным соперником оказался будущий премьер-министр Республики Беларусь, а тогда председатель Госэкономплана БССР Вячеслав Кебич28.
«В том составе Совета Министров Вячеслав Францевич был наиболее энергичным. Молодой, деловой — особенно на фоне своих коллег, большинство из которых просто ничего не могли решить. Кебич без проволочек решал многие вопросы, с которыми я к нему обращался. А нам тогда предложили несколько кандидатов из Москвы, из состава членов Политбюро, особенно рекомендовали секретаря ЦК КПСС Вадима Медведева. Мы с первыми секретарями райкомов обсудили кандидатуры, приняли решение выдвинуть Кебича — и поставить всех перед фактом. Это был настоящий шок в республике. И не только в республике»29.
Подобного рода «самодеятельность» могла плохо закончиться и для первого секретаря Могилевского обкома партии Василия Леонова, и для выдвинутого им кандидата. Впрочем, позиция Леонова была понятна: до Бога высоко, до Политбюро далеко, а иметь «своего» депутата очень даже удобно. В конце концов, предложили-то вполне благонадежную кандидатуру — члена бюро ЦК КПБ, заместителя главы республиканского правительства. Что тут возразишь? Тем более что «Кебич сам не знал, что мы его выдвигаем. Его тоже просто поставили перед фактом. Я позвонил ему после собрания и сказал: "Вячеслав Францевич, мы тебя выдвинули"»30.
Нет сомнений в том, что Леонов говорит правду. Не будь основательной поддержки областной номенклатуры, Кебич никогда бы не рискнул баллотироваться. Шел мощный информационный накат на коммунистических функционеров, Горбачев постоянно давал понять, что считает номенклатуру главным тормозом перестройки, что партийные и хозяйственные чиновники в большинстве должны уйти на покой. Разумеется, «неформалы» на местах также пугали Москву, но они, в отличие от чиновников, были хуже организованы и не контролировали экономику, а потому не представляли собой реальной силы.
Выборы народных депутатов СССР представлялись ситом, пройдя через которое у власти должны были остаться только те партийные функционеры, кто принимал перестройку и сумел получить поддержку народа. Не случайно каждый первый секретарь обкома партии обязан был баллотироваться в депутаты. Только на победивших и делалась ставка наверху, только они могли на что-то рассчитывать. И Кебич понимал, что избрание в честной борьбе депутатом союзного парламента даст ему шанс стать руководителем белорусского правительства.
Альтернативой Кебичу выступил директор совхоза «Городец» Александр Лукашенко. Я спросил у Анатолия Гуляева, как это было.
«Очень просто. Тогда впервые появилась возможность выдвигаться не номенклатурно, вот его коллеги ему и предложили. В частности, его бывший директор Володя Малиновский, председатель колхоза имени Ленина, еще группа была.
— А почему выдвинули именно его?
— Я у ребят тогда интересовался. Ай, говорят, у него характер нарывастый — он будет лезть всюду, шуметь, пусть попробует…»
Кампанию 1989 года Лукашенко вел, что называется, от Бога — интуитивно и точно. Леонид Синицын позже будет говорить об особой лукашенковской «чуйке»: мол, нутром чует, когда и что говорить. Он знал, что хотят услышать люди, — о том и говорил. А люди были настроены воинственно.
Василий Леонов вспоминает «предвыборное собрание в Быхове, когда дословно сказали: "Тебя выбирать нельзя. Ты нас заставляешь работать. А вот мы тебя провалим, разгоним партию, не будем работать и будем получать деньги"»31. И здесь Леонов не преувеличивает. КПСС уже казалась источником всех бед, и больше всего шансов получить массовую поддержку избирателей было у того, кто громче всех критиковал партию.
Именно это бесстрашно и делал Лукашенко, как бы забыв на время собственное партийное прошлое.
Анатолий Гуляев:
«Я с ним ездил на встречи с избирателями. Его там давили, и давили активно, чтобы любой ценой не пропустить. Например, мы приезжаем в одну из деревень Белыничского района, на клубе написано: "Встреча с кандидатом в депутаты". Эта афиша зачеркнута. Возле клуба стоит кто-то из должностных лиц колхоза, совершенно нахально улыбается и говорит: "Встречу отменили". — "Как отменили?" — "Ну, вот отменили — и все". И дальше как хочешь. Потом еще были встречи…
— А как вели себя районные руководители?
— На каждой встрече шумели: "Посмотрите, кого вы двигаете: за ним же ничего нет!" Лукашенко, размахивал руками, говорил, что вот, все прогнило, хватал стул: "Вот этот стул — и то прогнил!"»32.
Свидетельствует Ольга Павлова:
«Меня интриговал Лукашенко своей манерой вести дискуссию: он подавал какую-нибудь реплику и замолкал на определенный момент, внимательно следя за реакцией собеседника или слушателей. И когда она была, что называется, в унисон с его мыслями, раскручивал пружину дискуссии дальше — и также вначале осторожно. Ну а потом, когда аудитория подпадала под контроль, Александр Григорьевич давал всю мощь своим ораторским способностям. Могучий голос оратора довершал задуманное дело: слабые возгласы несогласных просто заглушались»33.
Ей вторит Василий Леонов:
«Лукашенко кричал о зажравшихся партократах, о машинах, пайках, резиденциях для отдыха. Не сомневаюсь, что у Лукашенко и быть не могло никаких сведений о том, что Кебич ведет себя как-нибудь аморально. Он тогда уже удачно оседлал конька, который впоследствии и вывез его на самые верха»34.
Этим «коньком» была страстная апелляция к чувствам. К искренней ненависти избирателей к чиновникам и власти, отдалившимся от народа, окончательно переставшим быть «своим», понятным.
