Больше молчать невмоготу. Да к кому же обращаться, как не к партии? Партия всегда поддержит нас. Вот я об этом всём и напишу в ЦК… Одобряете?
Серафимович написал письмо в ЦК. Вопросы работы РАПП не раз обсуждались на заседаниях Секретариата Центрального Комитета. Руководители партии резко критиковали рапповских заправил, указывали на ошибки в работе Ассоциации пролетарских писателей. Однако указания партии в РАПП не выполнялись. Сама рапповская система уже изжила себя и мешала дальнейшему развитию литературы.
23 апреля 1932 года Центральный Комитет партии принял историческое решение «О перестройке литературно-художественных организаций».
После всего сказанного естественно, как высоко оценил это решение наш «старшой». Он писал впоследствии (в статье «Писатель должен шагать вровень с жизнью»):
«Это решение ЦК ВКП(б) является документом крупного исторического значения. РАПП была окостеневшей формой, в которую рьяные руководы старались загнать все многообразие литературной жизни, литературных интересов, литературного творчества. Рапповцы занимались не столько художественным творчеством, сколько болтовней и расправами со всеми, кто не признавал безраздельности рапповского владычества на литературном поприще. РАПП культивировала беспринципную групповщину. Произведения «своих» людей превозносились до небес, другие охаивались. Вместо товарищеской критики и помощи применялись дубинка и оглобля. Царствовали полнейший зажим самокритики, угодничество и подхалимство…»
Высоко оценивая мудрое партийное руководство, старый писатель-большевик еще и еще раз напоминал писателям об их основной задаче — помочь партии, народу своим творчеством, добиваясь высокой идейной насыщенности и художественного мастерства…
Как же ненавидел он болтунов и резонеров!
«У нас есть особая разновидность людей, — говорил он, — которые по профессиональному званию числятся писателями, но по фактической профессии они — резонеры. Одни из них легко взбегают, другие солидно, с величавой осанкой поднимаются на трибуну писательских съездов и собраний, каются в безделье и ошибках, дают клятвенные обещания по-деловому приняться за работу. Но проходят сроки, и клятва оказывается нарушенной…
Есть и другая категория членов Союза писателей: они довольно производительны, но творения их носят все следы подмены настоящих художественных ценностей мнимыми. Они изображают наших современников стандартными красками, не заботятся ни о психологической глубине разработки образа героя нашего времени, ни об оригинальности сюжета, ни о свежести авторского языка и языка описываемых ими людей…»
В день опубликования решения ЦК мы собрались на квартире Александра Серафи́мовича. Он уже давно оставил старый домик на Пресне и жил в Замоскворечье в Доме правительства, на улице, названной впоследствии его именем.
Мы часто собирались в большой светлой квартире Серафимовича. Встречи, происходившие там, были такими же теплыми и задушевными, как когда-то на Пресне…
Так же отчитывались мы перед стариком после каждой поездки по стране, так же читали рассказы, отрывки, главы из новых произведений и выслушивали его дружеские, глубокие, прямые и нелицеприятные советы.
А потом брат Александра Серафи́мовича, старый большевик-литератор Вениамин Серафи́мович Попов-Дубовской садился за рояль. Звуки музыки Чайковского, Мусоргского, Бетховена заполняли всю комнату, выплескивались сквозь открытые окна на улицу. Их сменяли звуки народных песен. И вот уже сам Александр Серафи́мович становится у рояля, дирижирует и вместе с тем зорко следит, чтоб никто не выходил из хора. Поют его племянница, сын Игорь. Поют Панферов, Ильенков, Билль-Белоцерковский. Приходится вступать в хор и мне, хотя я всячески доказываю, что одним звуком могу сбить с ноги целую дивизию.
Ой да ты подуй, подуй,
Ветер низовый,
Ой да ты надуй, надуй
Тучу грозную…
Александр Серафи́мович любил видеть вокруг себя смеющиеся, молодые лица, любил смех, веселье, жизнь…
В знаменательный вечер 24 апреля собрались к Александру Серафи́мовичу друзья, которые поддерживали его взгляды на литературное творчество.
Много говорили в тот вечер о значении решения ЦК, о том, что свободнее стало дышать.
— Что прошло, то прошло, — сказал Серафимович. — Точно исцелились мы от злой лихорадки. А теперь давайте вперед смотреть, как работать будем. А ну — каковы ваши планы, молодые люди? Что вы скажете в свое оправдание?
Одним из результатов этого вечера было наше решение: разъехаться по стройкам, подготовить коллективно большой сборник о современной жизни страны. Вот это и будет наш творческий отчет партии.
Старик внимательно, полузакрыв глаза, слушал нас, улыбаясь изредка в усы.
— Что же, добре, хлопцы, — сказал он. — Настроения у вас хорошие. А там, может быть, и я что-нибудь подкину для сборника… Есть у меня одна думка…
И опять сел к роялю Попов-Дубовской, и опять пели песни, и опять дирижировал «старшой». Очень хорошо было у нас на сердце в тот лучезарный весенний апрельский день 1932 года…
19 января 1933 года Александр Серафимович в связи с семидесятилетием со дня рождения был награжден орденом Ленина.
Накануне этого дня мы зашли к нему с В. П. Ильенковым и И. С. Новичем. Старик встретил нас, как всегда, какой-то шуткой, а потом очень серьезно сообщил:
— Звонили мне из правительства, спрашивали, какому городу хотел бы дать свое имя. А я даже растерялся. «Не слишком ли, — спрашиваю, — городу? Может быть, библиотеке там или институту, а то городу!» Отвечают: «Не слишком». Ну, можно сказать, меня врасплох застали. Какой же это город моим именем окрестить? А потом словно открытие: Усть-Медведицкую. Так и брякнул: «Вот ежели можно — Усть-Медведицкую». Слышу, там, у трубки совещаются, сомневаются. «Усть-Медведицкая, — говорят, — не город, а только станица». Но тут я даже рассердился. «Вы что же, полагаете, что я продешевил? Ничего. Пусть станица. Она еще и городом будет». Так вот и сошлись на Усть-Медведицкой. А вы, хлопцы, может быть, тоже думаете, что продешевил старик? А? Что вы скажете в свое оправдание?..
…Постановлением Президиума ЦИК СССР станица Усть-Медведицкая была переименована в город Серафимович. Имя Серафимовича было присвоено улице, где он жил. В день юбилея Александр Серафи́мович получил сотни приветствий: от ЦК партии, Совнаркома, редакции «Правды», ЦК комсомола, рабочих, колхозников, писателей, зарубежных друзей…
На юбилейном вечере в Колонном зале среди других ораторов выступил легендарный герой гражданской войны, герой «Железного потока» и соратник Фурманова по «Красному десанту» Епифан Ковтюх. Ковтюх говорил о прошлых боевых делах. И опять два родных имени прозвучали рядом: Серафимович и Фурманов.
Отвечая на приветствия, Серафимович особенно горячо говорил о партии: масса партийцев — это вдохновенная, самоотверженная красноармейская колонна, это — авангард, который берет изумительные препятствия… Он призывал писателей больше писать о жизни и работе коммунистов.
Кончил он свою речь, как всегда, шуткой:
— Здесь было требование от войсковых частей, чтоб я еще прожил семьдесят лет. Ну, товарищи, уступите, ну, лет тридцать пять…
Вскоре вышел в свет под редакцией Ф. И. Панферова
