Рано научился Бруно распознавать за высокими словами весьма неблаговидные побуждения. Злые языки утверждают, будто папа ополчился против публичных девок лишь для того, чтобы заставить их всех платить налог? Джордано, великий насмешник, делает серьезное лицо. Конечно же, нет! Его святейшество предпринял эти меры, чтобы отделить блудниц от честных женщин и уберечь последних от соблазна и порчи!
Худое лицо, длинная седая борода, глубоко запавшие глаза, суровый взгляд. Монаху из Неаполя велели в присутствии папы продемонстрировать свои способности. Ему прочли Незнакомый древнееврейский псалом. Он повторил его слово в слово. Кардинал Ребиба был восхищен. И этому искусству можно научиться? Джордано некоторое время обучал его основам мнемоники.
Пию V, римскому первосвященнику, что милостиво призвал его в столицу, Бруно преподнес свое сочинение «Ноев ковчег».
Монастырская жизнь все больше ему не по душе. Дело не в строгости устава, который Джордано умеет преступать, — дело в духовной атмосфере.
Он вступил в орден, потому что спорившие монахи в белых одеждах показались ему образцом учености. Разочарование не заставило себя ждать: блещущие красноречием доминиканцы, «сыны всевышнего», в действительности были просто ослами! Он прежде думал, что за ссылками на «божественную истину» есть что-то, скрытое от непосвященных, хотел приобщиться к истокам мудрости — и жестоко ошибся. Как только он спрашивал о вещах, которые составляли суть христианской религии, ему отвечали: «Сие происходит непостижимым образом!» Но ведь подобное он слышал и от приходского священника. Чтоб изрекать столь глубокомысленную фразу, не надо годами изучать богословие!
Это было поразительное открытие: знаменитые теологи рассуждают, оказывается, о вещах, которых сами не понимают! Они тратят жизнь на то, чтобы убедить себя и других в необходимости верить в догмы, которые нельзя доказать!
Религия держится на непостижимом и таинственном. Во время литургии таинственным, непонятным для нас образом хлеб пресуществляется в истинное тело Христово, а вино — в истинную его кровь. Как господь воплотился? Неизреченным образом! Как произошло непорочное зачатие и дева родила младенца? Непостижимым образом! Как бог может существовать в трех ипостасях? Непостижимым образом!
Фра Джордано досаждает учителям каверзными вопросами. Его увещевают верить не рассуждая. В людях воспитывают чувство приниженности. Евангелие полно рассказов о праведниках, смиренных и убогих. «Блаженны нищие духом, ибо наследуют они царствие небесное!» В пытливости дух гордыни. Джордано не очень-то соглашается. Осел, выходит, воплощение добродетели и благочестия!
Его убеждают в тщете знаний. Ведь спасают человека не умствования, а вера. Знание лишь увеличивает горести. «Умножающий знания, — изрек премудрый Соломон, — умножает печаль…» Но Джордано стоит на своем. Не для того он пошел в монастырь, чтобы окончательно превратиться в осла. В монастырской библиотеке много книг, и он сам будет доискиваться правды, если учителя не хотят или не могут ему ее раскрыть. Всему, что заставляет сомневаться, надо находить разумное объяснение. Настоящие знания требуют слишком много усилий? Воистину невежество — наилучшая в мире наука, она дается без труда и не печалит душу!
Неаполитанский залив.
Счастливая Кампания
Джордано читает и перечитывает бесчисленное множество богословских трактатов, сочинения отцов церкви, комментарии к ним, сборники проповедей, постановления соборов. С каждым днем ему становится яснее, что разум и христианская вера несовместимы. Вопиющие несуразицы, которыми полна церковная догматика, прославленные теологи объясняют именно тем, что они совершаются «непостижимым образом»!
Он не хочет больше читать ни ученейших богословов, ни заумнейших кабалистов, ни пророков, ни мистиков. С него хватит таинств. Бессмысленные сновидения то и дело выдают за сокровенную мистерию. Нет, он больше не будет тратить жизнь на такую чепуху, когда в природе столько волнующих тайн, не познанных человеком.
Джордано бывает иногда удивительно серьезен, но в нем сидит озорной неаполитанский мальчишка, способный на неожиданные и опасные выходки. Свой разрыв с теологией Бруно подкрепляет символическим жестом. Время его богословских разысканий прошло. Он долго ломал голову над загадочной книгой одного пророка, тщетно силясь найти скрытый смысл в его патетических и сумбурных речах. Хватит! С веселой непринужденностью швыряет он пророка в отхожее место:
— Ты, братец, не хотел быть понятым, а я не хочу тебя понимать!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
СУТАНА НЕ ДЕЛАЕТ МОНАХА
Неаполитанские монастыри меньше всего походили на обители анахоретов. Держать в узде буйную братию, привыкшую к разгульной жизни, было очень трудно. За мелкие прегрешения виновника несколько дней кряду сажали в трапезной на пол. Когда остальные поглощали разные яства, он должен был довольствоваться водой и черствым хлебом. Подобные наказания помогали мало. Приходилось прибегать к более действенным средствам. За тяжкие злодейства изгоняли из ордена, судили, ссылали гребцами на галеры. Но тщетно. С каждым годом количество преступлений росло, а дисциплина в орденах становилась все плачевней.
Скандал следовал за скандалом. Монахи в буйстве не уступали студентам. Несмотря на запреты, носили под сутанами оружие и кольчуги, затевали поножовщину, участвовали в грабежах. Убийства и ранения мало кого удивляли: в ход шли палки, камни, кинжалы. Монахи, словно ландскнехты, пристрастились к аркебузам. Охотников до стрельбы не страшили никакие кары. За серьезное увечье давали до двадцати лет галер, а если раненый умирал, то виновника могли на всю жизнь приковать к веслу. Но выстрелы из-за угла не прекращались.
Начальствующих лиц монахи почитали по принуждению, подчинялись приказам из необходимости. Напакостить власть предержащим считалось за доблесть. В героях ходил тот, кто изрезал епископу шелковые подушки паланкина, отбил девчонку у аббата или налил какой-нибудь дряни в суп отцу эконому. Не обходилось и без насилий: здесь съездили настоятелю по физиономии, там лектор а-богослова проткнули шпагой.
В духовных орденах шла незатихающая борьба. Монахи из народа ненавидели своих привилегированных «братьев», что сжирали львиную долю необъятных монастырских богатств, — всех этих вельможных сынков, епископских ублюдков и папских «племянничков», которые делили меж собой власть и деньги, доходные должности, жирные аббатства, епископские посохи и кардинальские шапки. Сами они живут, как князья, а то и как султаны, остальной же братии твердят о грехах, тычут в рожу уставом и норовят за пустяк посадить на воду и хлеб, сослать в строгий монастырь или отправить на каторгу!
