— У вас, наверное, есть мать, — с наигранным сочувствием произнес офицер. — Неужели вам ее не жалко?
— Вы лучше себя пожалейте! — выпалила Женя. — Проклятые!
Генерал подался вперед. Его белесо-голубые глаза буравили глаза девушки.
— Скажите, фрейлейн, какие войска, какая техника встречалась вам на Волоколамском шоссе, когда вас везли из Москвы?
Женя, конечно, не знала, что в те критические дни Ставка Верховного Главнокомандования, сосредоточивая втайне под Москвой свежие сибирские и дальневосточные соединения стрелковых и танковых войск, особое внимание уделяла Волоколамско-Клинскому и Истринскому направлениям, где ожидался главный удар бронированного кулака Гитлера. Но ох сколько видела она всякой техники, сколько войск по дороге из Москвы! Но об этом она никогда не скажет этому индюку с моноклем.
Генерал, багровый от гнева, что-то коротко бросил офицеру и, выйдя из дома, тут же укатил в город на своем черном лимузине.
Никто из восьми не сказал ни слова.
…Они стояли на широкой Солдатской площади, окруженные со всех сторон плотной, шумной толпой гитлеровцев в сизо-зеленых куцых шинелях. Крылья пилоток с серебряным орлом вермахта и трехцветной кокардой опущены на уши, на груди болтаются черные «шмайссеры», из широких голенищ торчат гранаты-«колотушки». Среди гренадеров в форме защитного цвета «фельдграу» чернеют комбинезоны танкистов с эмблемой «мертвой головы», похожей на знак «Ваффен СС».
— Партизанен! Диверсантен! — галдят по-своему немцы, в упор разглядывая обезоруженных, израненных, окровавленных парней и девчат.
Серпомолотовцы помнили стихи своего заводского поэта, рабочего листопрокатного цеха Миши Железнова:
Отчизна! Я для твоего бессмертья
Всегда готов пожертвовать собой!..
Пусть смотрят фрицы, пусть видит родной народ, как умирают сталевары!
— Славен зинд склавен! — гогочут немцы. «Славяне-рабы!»
Над древними колокольнями и луковками церквей Волоколамска повисло хмурое, мглистое небо. Студеный ноябрьский ветер несет палые листья, охапками швыряет их под ноги немецких солдат. Волоколамск, город старый, как и Москва, боевой форпост столицы…
Гудят и грохочут, проезжая краем площади, семитонные крытые бюссинги и танки «М-4» из 40-го танкового корпуса, идут и идут через дымящийся город на юго-восток, на Москву, войска генерал-полковника Эриха Гепнера, командующего 4-й панцирной группой.
Стиснув зубы, превозмогая все усиливающуюся боль от ран, Женя смотрит поверх голов гитлеровцев на нескончаемые войсковые колонны, машинально считает танки и бронетранспортеры. Но она знает: ни ей, ни ее друзьям по группе не суждено вернуться обратно за линию фронта, чтобы рассказать об увиденном в тылу врага.
Женя Полтавская встречается взглядом с глазами немцев, стараясь прочесть в голубых глазах пруссаков, что ее ждет. Эти молодые красномордые фашисты смотрят на девушку-партизанку не столько с ненавистью и злобой, сколько с любопытством и удивлением. Да и как им не удивляться! В начале октября, когда началась операция «Тайфун», их панцирная группа прорвала русский фронт в районе Рославля и повернула на север, замкнув кольцо окружения под Вязьмой. Ставка фюрера вскоре сообщила: «Советы потеряли восемьдесят дивизий!» Геббельс объявил: «Исход войны решен, и с Россией покончено!» Под рев сотни фанфар, исполнявших перед радиосводкой ставки фюрера победный мотив из «Прелюдов» Листа, Берлин перечислял все новые города, захваченные вермахтом под Москвой в ходе операции «Тайфун». Все трещит и рушится под неотразимым натиском вермахта, и вдруг — эта горстка парней и две молоденькие девчонки, посмевшие встать на пути не знавших поражения завоевателей, гордых «остланд-рейтоз» — «рыцарей похода на Восток»!
Волоколамск, последний мало-мальски большой город перед столицей, пал в конце октября. Его взяли дивизии 5-го армейского корпуса. До Москвы остался один, один только дневной переход на танках и машинах! Но русские уперлись, канонада переместилась на восток и юго-восток, в район разъезда Дубосеково, что в шести километрах от Волоколамска. Через десять дней начнется второе генеральное наступление на Москву, второй натиск «Тайфуна». В эпицентре небывалого сражения на Волоколамском направлении 16 ноября совершат панфиловцы — двадцать восемь истребителей танков 1077-го стрелкового полка 316-й дивизии — свой бессмертный подвиг у разъезда Дубосеково. В смертном бою подобьют они восемнадцать танков, перебьют немало автоматчиков. И там же, на Волоколамском направлении, политрук Василий Антонович Чугреев, недавний председатель завкома завода «Серп и молот», погибнет смертью героя, бросив связку гранат под вражеский танк.
Эхо грохота сражения под городом долетит до Солдатской площади, взлетит воронье с виселицы…
«Панцерблиц» — молниеносная танковая атака вермахта, грозная, неотразимая, сокрушила все на своем пути в странах Западной Европы. Ни одна армия не могла устоять перед ней. А под Москвой ее стальной, грохочущий, извергающий огонь «шверпункт» разбился о солдатские сердца, которые оказались тверже крупповской брони. Двадцать восемь панфиловцев. Политрук Чугреев. Они погибли, но не пропустили врага к Москве.
Всю страну, весь мир облетели пламенные слова политрука Василия Клочкова, возглавившего подвиг панфиловцев: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!»
А 5 ноября, быть может, те самые танкисты и гренадеры-автоматчики, которым суждено было сразиться с панфиловцами, стояли, тесно окружив восьмерку обезоруженных разведчиков на Солдатской площади в Волоколамске.
Разведчики знали: сейчас они будут убиты. И Костя Пахомов тихо сказал, вспомнив серпомолотовскую поговорку:
— Выше голову, ребята! Один за всех, за тебя весь цех!
Немцы расстреляли их, а затем повесили.
…Я долго не понимал, почему немцы поступили именно так. Ведь всем им были известны приказы их «Оберкомандодер вермахт», согласно которым партизаны в гражданском платье объявлялись вне военных законов и подлежали не расстрелу, а повешению.
И только через много лет я узнал от старика волоколамца, свидетеля той страшной казни, что ребята, истекавшие кровью, знавшие, что им нет спасения, вдруг обнялись, запели «Вставай, проклятьем заклейменный» и пошли стеной на стену врага.
Высокий и худой Костя Пахомов прокричал громко:
— Не страдайте за нас, родные! Бейте фашистскую мразь, жгите проклятых! Не бойтесь, Красная Армия скоро придет!
Тут-то и нарушили немцы приказ, изрешетили ребят пулями из черных автоматов. Умирая, Паша Кирьяков успел крикнуть:
