- Штурман, под нами Берлин. Бросай бомбы, - проговорил Водопьянов.
- Какой там Берлин. На Штеттин напоролись! - ответил зло штурман, ругая себя за такую оплошность.
- Куда отвернуть? Собьют ведь, сволочи!
- Теперь уже поздно отворачивать. Держите прямой курс, можете маневрировать по скорости и высоте.
Откуда-то потянуло дымом, дышать стало невозможно.
- Четвёртый мотор вышел из строя, - доложил борттехник, - наверное подбит зениткой. Выключаю четвёртый мотор.
В самолёте стало светлее, чем днём. Несколько прожекторов уперлось снизу и долго провожало, ослепляя экипаж.
- Пусэп, держи машину, я ни черта не вижу, - сьазал Водопьянов, - да смотри только на приборы. Алло, Пусэп, взял управление?
- Взял, Михаил Васильевич. Держу крепко и смотрю только на приборы, но почему-то машину разворачивает вправо, и мне тяжело на левую ногу, - ответил Пусэп.
- Алло, радист Богданов. Ваше дело работать, а не фейерверками любоваться. Передайте кораблям, идущим сзади, что напоролись на Штеттин, а то ещё с Берлином спутают да начнут бомбить.
Кто-то высказал сомнение, дойдём ли до Берлина на трёх моторах и не лучше ли отбомбиться по Штеттину.
- Нам бомбить можно только Берлин, - сказал штурман. - Сзади нас идут корабли и будут бомбить там, где отбомбимся мы.
- Ничего, дойдём до Берлина, - добавил Водопьянов.
И голос его прозвучал так уверенно, что ни у кого не осталось сомнения, что до Берлина дойдём.
Прожекторы и зенитки остались позади. Снова чёрная, непроглядная темень.
Борттехники проверили состояние корабля после обстрела и докладывают командиру:
- Один мотор выведен из строя большем осколком, а остальное всё в порядке, не считая нескольких сквозных дырок в плоскости.
- Ну, хорошо, сбавьте немного правому мотору, а то Пусэп жалуется, что машину разворачивает. Алло, штурман, сколько ещё осталось до цели?
- Семь минут.
Последние минуты тянутся томительно долго. Кто-то, вздыхая, шепчет: "Скорей бы кончать", а кто-то другой так же тихо произносит: "Прожектор бы зажгли или стрельнул бы кто-нибудь". Водопьянов в ответ бурчит:
- Я тебе стрельну, раз уже напросились, хорошо ещё, что дёшево отделались.
- Внимание, подходим к цели! Открываю люки.
Машина вздрогнула - люки открылись, и по Самолёту прошёл ветер.
- Удивительно, почему не стреляют? - говорит Водопьянов.
- А это у них такая тактика, сейчас расшевелим, заставим стрелять и тактику менять.
Бросаю пока одну фугаску и одну осветительную.
- Товарищ штурман, - кричит кормовой стрелок, - Берлин под нами, хорошо вижу.
Нажимаю кнопку. Бомбы одна за другой отваливаются и летят вниз. Самолёт чуть вздрагивает. Вспыхнули в разных местах прожекторы, слились вместе и осветили машину. Разрывов бомб не видно. Вокруг нас засверкало, засвистело, застреляло.
Подаю команду:
- Разворот влево на девяносто градусов.
- Не могу влево, - отвечает Пусэп, - машина влево не разворачивается.
- Тогда вправо разворачивай, маневрируй, уходи из зоны огня.
Пахнет порохом и гарью. Машину бросает, осколки стучат по ней, как по барабану.
- Ну, кажется, на этот раз попали? - говорит Пусэп.
- Ничего, ничего, - отвечает Водопьянов. - Ты вот туда немножечко правее доверни, там меньше стреляют. Вот так. Так, хорошо. Так и держи, да по сторонам не смотри, а то ослепнешь. Борттехники! Проверьте правую плоскость. Оттуда что-то дымом тянет.
- Товарищ командир, на месте наших бомб три больших пожара, докладывает кормовой стрелок. - Сейчас ещё кто-то бомбит.
Прожекторы и зенитки оставили нас и вцепились в следующий за нами самолёт.
- Ну, теперь там пойдёт работа! - говорит Водопьянов. - А нам надо думать о земле. Борттехники, как там у вас дела, всё ли в порядке?
- Дырок, Михаил Васильевич, много. Агрегаты целы. Вот только в правой плоскости самый большой бак с горючим пробили. Всё горючее вытекло. Я его перекрыл, чтобы горючее из других баков не вытекало.
- Сколько же у нас теперь осталось горючего?
- Максимум на четыре часа.
- Маловато. А лететь нам домой пять часов с лишним. Штурман, ты слышишь, что получается?
- Слышу, Михаил Васильевич. Будем лететь по прямой, сокращать расстояние. Полчаса сэкономим, а там дальше видно будет, что делать.
Самолёт лёг на новый курс, а стрелки еще долго докладывали, что наши самолеты бомбят Берлин.
Берлинская тревога разнеслась по всей Германии, и теперь на нашем пути до самого моря часто появлялись прожекторы и возле нас рвались снаряды. Однако всё это по сравнению с Берлином было настолько жидковато, что самолёт с курса не сворачивал и только штурман в журнале отмечал, что в таком-то пункте прожекторов десять, зениток двадцать, а где было меньше, и вовсе не записывал.
Вот и песчаный берег сереет. Последний снаряд разорвался где-то сбоку, погасли прожекторы. И снова мы одни, снова под нами море с лунной дорожкой. Напряжение прошло. Борттехники отдыхают, пилоты сменяются на вахте - по очереди будут спать. Ежатся стрелки-пулемётчики. Им только теперь становится холодно и хочется спать. Но спать они не будут - они на бессменной вахте.
- Радист, сообщай на землю результаты бомбёжки. Запрашивай пеленг, а я пока что займусь Полярной звездой.
Мысленно подаю себе команду: "Штурман, не зевай. Работай. Горючего мало. Экономь время. Веди самолёт по прямой".
- Лётчики, курс держать поточнее, в курсе наша жизнь. Влево немножко, ещё влево. Так держать.
Эх, жизнь, до чего же ты хороша! Особенна вот сейчас. Ночь светла и тиха, и блестит на воде луна. Вот и рифма. Так. А теперь пустим в ход тяжёлую артиллерию - радионавигацию. Выводи воздушных путников домой.
Стрелка прибора запрыгала и стала на месте. Ну вот и хорошо, всё идёт отлично. Идём прямо на станцию, а там рядом и наш аэродром.
Три мотора дружно тянут облегчённую машину. Винт четвёртого, мёртвого мотора бесшумно вращается за счёт энергии своих трёх товарищей, создавая лишнее сопротивление. Разбитый мотор в чёрных масляных пятнах. Масло вытекает из него, пузырится и тёмными, грязными дорожками бежит на плоскости и распыляется в воздухе. В плоскостях полный беспорядок: рваные дыры всех форм и размеров. Масло из разбитого мотора смешалось с керосином и лужами перекатывается внутри крыла. Эта смесь попадает на горячие части мотора, кипит, шипит и угарным дымом расходится по всему самолёту. Дым идёт кверху. Пилоты сидят выше всех, и достаётся им поэтому больше всех. Головы у них тяжелеют, наливаются свинцом. Добавлена подача кислорода, но его надолго нехватит. Свободный от вахты пилот спускается вниз, насколько позволяет кислородный шланг. Лётчикам становится всё труднее дышать, смотреть и править самолётом.
