Каваньера как Кларк Гейбл
Мои друзья с улицы Глюка, я всех их помню. Однако особенно помню одного из них, которого звали Серджо Каваньера. Когда я был маленьким, он был для меня в некоторой степени образцом. То есть, я всегда видел в нем своего кумира, также и потому, что видел его симпатию к себе. То есть, он был моим другом, он считал себя моим другом. Итак, уже ясно, что я восхищался им и что я видел, что он хотел моей дружбы. Это придавало мне еще больше уверенности. В то же время он давал мне чувство защищенности, потому что к тому же был очень сильным, настоящим силачом. Говорю «к тому же», потому что у меня был друг, который был сильным не только в отношении дружбы, но и в смысле физической силы. У него были мускулы. Другие его тоже очень любили, и все знали, что он был храбрым, но, наверное, никто, кроме меня, не знал, насколько он был храбр. Может быть, оттого, что я им восхищался, я видел силу даже в его взгляде. Он не был красивым, красивым как парень, но у него был такой взгляд, что, очень возможно, это я почерпнул и у него. И, наверное, если теперь говорят, что я крут, я должен поблагодарить за это и его. Мы были знакомы, так как родились в одном подъезде четырнадцатого дома по улице Глюка, он тремя годами раньше. Его отец работал почтальоном, а мать была домохозяйкой. Еще у него был брат, которого звали Пьерино, и все.
Часто на улице Глюка друзья вступали в борьбу. Были, к примеру, большие ребята, которые столько раз так развлекались, ребята старше нас, его и меня, они, чтобы приятно провести летний вечерний часок в скверике, говорили: «А вот чемпион Адриано, который сейчас будет биться на кулаках с Романо Скуратти», который был еще одним моим другом. Я боялся драться. Однако они обставляли это таким шумом, что, волей-неволей и с некоторым страхом, я с ним сражался. Я был достаточно сильным, но чаще получал, чем давал сам. В общем, хочу сказать, дела обстояли приблизительно так. Например, там были ребята из сорокового, ребята с улицы Понте Севезо, улицы рядом, и с улицы Браги, еще одной соседней улицы. И была своего рода борьба, постоянная, между этими улицами, и улица Глюка считалась, пожалуй, самой сильной. Потому что там были те, из сорокового, например, которые устрашали достаточно. Были также и более взрослые и, наверное, немного более жестокие. Но, по большому счету, мы дружили даже с ними. Был период, когда мы водили знакомство, как будто война закончилась, и все пришли к согласию. Собственно, как это случается между народами. Потом, в один прекрасный день, из-за чьей-нибудь пусть даже ошибки, вспыхивало это противостояние, и мы объединялись в две банды. Тогда мы прекращали даже смотреть друг на друга. Начиналось хождение на улицу, в бары, где пили, что-нибудь заказывали повышенным тоном, чтобы досадить, до тех пор, пока это не заканчивалось дракой.
Помню один эпизод с этим моим другом, Серджо Каваньерой. Мы были одни у него дома, не было ни его мамы, ни отца. Был летний день. Мы, помню, обтачивали напильником «чижика» (для игры в «чижика», которым служит деревянная чурочка. Обе ее стороны, оба конца заостряются, потом битой бьют по кончику, она подлетает, и затем ты должен ее схватить и бросить как можно дальше). То есть, мы обтачивали концы «чижика», чтобы потом поиграть. Но вот вдруг в дом входит еще один мальчик, еще один наш друг, не из сорокового, с улицы. Некто Паолино, и говорит: «Серджо, там тебя двое из сорокового ждут, возле угольщика. Они сказали, чтоб ты шел, что ты знаешь, зачем». Я посмотрел на Серджо, потому что понял, что речь идет о драке. И увидел, что, по моему мнению, в тот момент Кларк Гейбл был по сравнению с ним дилетантом, так он посмотрел на того мальчика и потом на меня. Он выдержал небольшую паузу, потом взял куртку и сказал: «Сейчас иду». И мне: «Пойдем, Адриано». И тогда я пошел за ним, как мышонок. Мне было, думаю, около десяти лет, а ему тринадцать. Так мы пересекли всю улицу Глюка и пришли к угольщику.
Мы пришли, и там уже были те двое, которые были двумя самыми сильными из сорокового. Это были заводилы. Я остановился немного раньше, он же спокойно шел им навстречу. Они стояли, руки в боки, и ждали. Помню, он им сказал: «Ну и?», и они подошли ближе, вдвоем, и один из них зашел ему за спину, да? А другой хорошо ему врезал, и он, как только смог опомниться от этого удара, принялся колотить их таким же образом. Мое восхищение им стало еще больше, поскольку я заметил, что он не стал драться первым, и не только. Кроме того, что он не начал первым, первый удар, который он получил, был достаточно сильным, и потом, тех было двое, а, получается, что он даже ждал, чтобы начали они. Поэтому он должен был быть по-настоящему храбрым. Прежде, чем вернуться домой, он взглянул на меня, лицо у него было разбито. Он сказал: «Пойдем». И я по пути домой сказал: «Ты храбрый, Серджо. Ты это знаешь, что ты храбрый?» Он посмотрел на меня и засмеялся. «Черт побери, я даже рад, что ты такой храбрый», - я ему. И все. Потом, дома, мы продолжали обтачивать «чижика».
Я всегда старался походить на него. То есть, я подражал ему во всем. Например, он бросил учиться, и это нежелание учиться передалось и мне, потому что, естественно, раз он был для меня кумиром, я подражал и его ошибкам. Из-за него, когда он бросил пятый класс школы, я горел желанием перейти в пятый и тоже бросить. Я его спрашивал: «А чем ты займешься?» «Ну, я буду водопроводчиком». «Но почему водопроводчиком? Водопроводчик, по-моему, звучит как-то не очень». И он отвечал: « Звучит не очень, но смотри, какая это хорошая профессия. Потому что ты должен заниматься водопроводом, решать, каким образом будут располагаться трубы, где будет разводка. Ты можешь повести трубы с одной стороны, или с другой». «Это правда, ладно, конечно, водопроводчик… Наверное, я должен привыкнуть к этому слову. Может, водопроводчик лучше, чем механик и электрик, но, однако, электрик звучит лучше». И он: «Да, звучит лучше, однако же работать лучше водопроводчиком». И он стал водопроводчиком. И оказался, должен сказать, большим молодцом, потому что начал он как подмастерье, за небольшое время стал специалистом, получил лицензию и стал работать на себя, и открыл прямо-таки магазин с небольшим складом, и у него были даже свои рабочие. Серджо Каваньера был тем самым парнем из песни «Парень с улицы Глюка». Когда мне довелось узнать от мамы, что я должен переехать, я, оставшись с ним наедине, заплакал. И он, чтобы меня утешить, сказал: «Разве ты не рад уехать отсюда? Потому что, вне сомнения, там, куда ты переедешь, уборная будет в доме. Ведь здесь, чтобы попасть в уборную, мы должны выходить из дома, проходить через двор, даже в холодное время, днем и ночью, а это так неудобно». И напрасно я говорил ему, что меня вовсе не колышет, что нужно пересекать двор, что уборная в доме не принесет мне никакого счастья, и что я не смогу играть с ней. Он смотрел на меня и ничего не отвечал. Мне же хотелось хоть немного облегчить ту тяжесть, которая на меня свалилась, да? И тогда я перевел разговор. Я сказал: «Ну, а пока пойдем играть, ладно? Вот бы могло случиться чудо: мама не переезжала, и мы оба остались бы здесь навсегда».
