Под самолетом проплывают отдельные кучевые облака, постепенно разрастаясь, они превращаются в длинные белые гряды, вытянутые с юго-запада на северо-восток, и, соединившись, укрывают собой зеленые луга, леса, большие колхозные поля, голубые реки и озера, черную и коричневую паутину железных и шоссейных дорог, всю ту земную красоту, которая нам открывалась с высоты и так же, как в мирное время, волновала и восхищала нас.
Облачность закрыла от наших глаз и горящий Минск. Но мысли возвращались к нему, воображение рисовало страшную картину происходящего в этом городе...
Через три часа полета показался В., обходим его с юга и некоторое время летим на запад. Затем разворачиваемся на восток и идем на цель. Командир нашей группы качнул самолет с крыла на крыло, это сигнал "мы на боевом курсе". На самолете ведущего открылись бомболюки, Хомчановский тотчас открыл их на нашем корабле. Кажется мне, что самолет и я - одно целое, малейшее изменение режима полета чувствую всем своим существом, мгновенно реагирую соответствующим отклонением рулей. Все силы направлены на то, чтобы как можно точнее вести самолет. "Вторым зрением" вижу, как отделилась первая бомба от командирского самолета. В это мгновение рука Хомчановского нажала кнопку электросбрасывателя, и наши бомбы одна за другой, сойдя с замков бомбодержателей, полетели вниз. Самолет качнулся, освободившись от тысячекилограммового смертоносного груза. Зенитные снаряды все ближе и ближе рвутся у наших самолетов, командир группы стал резко маневрировать по курсу и по высоте, мне стоило большого труда держать свое место в строю, я не видел, как взорвались бомбы и каковы результаты нашего удара.
Когда мы были уже далеко от цели и снизились на среднюю высоту, сняв кислородную маску и обтерев вспотевшее лицо, я спросил Хомчановского:
- Как отбомбились?
- Попали по аэродрому хорошо, но из-за многочисленных разрывов, дыма и пыли определить результаты не смог.
Вся наша группа на свой аэродром вернулась без потерь. За все время полета к цели и обратно вражеских истребителей не встретили. Зенитный огонь над целью был неэффективным, и от него ни один наш самолет не пострадал.
Так закончился первый боевой вылет.
Все группы задание выполнили успешно. Внезапным бомбардировочным ударом были повреждены пристанционные здания и пути на железнодорожном узле. На патронно-снарядном заводе наблюдались мощные взрывы и пожары.
При возвращении в районе севернее Минска на высоте 1500 метров группу командира полка атаковали истребители Ме-109. В результате этих атак два наших самолета совершили вынужденную посадку.
Самым невеселым событием этого дня было то, что наша истребительная авиация не только не прикрыла нас на маршруте, но и атаковала нас в районе Могилева. Один И-16 так потрепал самолет лейтенанта Кайеревича, что тому пришлось произвести посадку на аэродроме в Могилеве. Там же, на аэродроме, Владимир Кайеревич встретился с атаковавшим его летчиком и сделал неприятное открытие: не все наши истребители знали силуэты самолетов ДБ-ЗФ. После горького урока многие из нас при встрече со своими истребителями срочно подавали сигналы "я свой самолет".
В последующие недели наш полк не использовался как дальнебомбардировочный, а наносил удары по целям у самой линии фронта. Мы бомбили противника на марше, разрушали переправы, уничтожали мотомеханизированные колонны - действовали с учетом той тяжелой обстановки, какая сложилась на фронте в первые дни войны.
В один из последних дней июня одна группа самолетов полка нанесла мощный бомбовый удар по танковым частям фашистских войск в районе Гродно. Одновременно вторая группа, в которую входил и мой экипаж, бомбила аэродром в Гродно, захваченный немцами вместе с нашей техникой. Было тяжело бомбить стоящие вокруг летного поля свои самолеты, особенно СБ (скоростные двухмоторные бомбардировщики конструкции А. А. Архангельского, использовавшиеся в Аэрофлоте под наименованием ПС-40). Они дороги нам, так как на них мы летали до войны на почтовых трассах. Это были очень легкие, маневренные и надежные машины.
В тот же день пришлось еще участвовать и во втором боевом вылете в район Картуз - Береза (в 30 километрах восточнее Пружан). Удар наносился по мотомеханизированным частям врага, прорвавшимся из Пружан и стремительно продвигавшимся на восток. В налете участвовали четыре звена, удары наносили звеньями с интервалом в 20 минут. В это время другие эскадрильи бомбили танковые колонны на шоссе Кобрин - Брест.
На запад мы летели против солнца, его яркие лучи слепили глаза, затрудняя наблюдение за воздухом. Над целью противник встретил нас мощным зенитным огнем. На боевом курсе мы шли сквозь завесу разрывов, самолеты беспрерывно вздрагивали, в кабине пахло пороховыми газами. Маневрировать было нельзя: штурманы уже припали к окулярам прицелов...
Вдруг обстрел зениток прекратился, и сразу же застрочили пулеметы.
- Сзади слева атакуют истребители! - с тревогой доложил стрелок-радист сержант Журавский. Он не успел закончить доклад, как яркие нити трассирующих пуль и снарядов протянулись между нашими самолетами, под нами промелькнули две пары Me-109. Первая атака "мессерам" не удалась.
Еще несколько секунд, и бомбы полетели вниз. Вплотную подхожу к самолету командира звена, то же делает и лейтенант Михеев. Сразу же командир звена Белокобыльский переводит свой самолет в крутое снижение; прижавшись к нему с двух сторон, мы следуем за ним, на большой скорости переходим на бреющий полет, землей прикрываясь от атак снизу. Немцы парами атакуют нас сверху сзади, но с дальних дистанций; дружным огнем наши стрелки отражают атаки.
На аэродром мы вернулись благополучно.
Не только мы в этот день "понюхали пороху". Везде наши экипажи встречали сильный огонь зенитной артиллерии противника, тесно взаимодействовавшей с истребительной авиацией. Враг умело использовал хорошие летные качества своих истребителей Me-109 для прикрытия танковых и моторизованных колонн на марше.
Наши потери в день 26 июня были большими. Не вернулись на базу самолеты с экипажами лейтенантов Николая Бородина, Бориса Кондратьева, Леонида Сумцова, Ивана Долголенко, Константина Чуевского, Евгения Борисенко, Владимира Шульгина, Ивана Дубровина, Виктора Купало, Евгения Врублевского, Александра Комочкова и командира нашей эскадрильи капитана Василия Лизунова.
Тяжело переживал полк эти первые и большие потери. Особенно тяжело было женам, родным, которые толпой встречали нас за воротами аэродрома. Те из них, чьи мужья и сыновья не возвратились с задания, дотемна бродили у проходной аэродрома. Нестерпимо больно было видеть их наполненные слезами глаза, с надеждой и тоской встречавшие каждого выходящего с аэродрома летчика. Дольше всех у аэродрома оставалась небольшая сухонькая пожилая женщина, свой горестный "пост" она покидала только тогда, когда в сгустившихся вечерних сумерках кто-либо из женщин силой уводил ее. Это была Акулина Ивановна, мать Леонида Сумцова, сбитого истребителями противника при бомбежке железнодорожного моста в Гродно.
