Античный классик не поскупился на похвалы достоинствам Прометея и увековечил не только его подвиг по добыванию огня у олимпийских богов, но и добавил еще целый ряд высоких достоинств у этого героя. Когда и как произошла метаморфоза с грузинским именем из этой легенды — история умалчивает.
Приведу только строки, взятые из его поэмы "Прометей прикованный":
"… богатства, скрытые
В подземных недрах, — серебро и золото,
Железо, медь, — кто скажет, что не я, а он
Их обнаружил первым и на свет извлек?
Короче говоря, одну ты истину
Запомни: все искусства — Прометеев дар".
Да, "все искусства у людей от Прометея", кроме того он наделил их и разумом, — жалких людей, живших во тьме, в пещерах, научил их строить дома, корабли, заниматься ремеслами, носить одежды, считать, писать и читать, различать времена года, приносить жертвы богам и гадать.
Конечно, греческий классик немного все-таки присочинил, хотя все более узнавая древнюю историю Кавказа, Грузии, наполняясь ее современным животворящим теплом, радушием, все более узнавая ее древнюю культуру и искусства, я склонялся к мысли, что "божественный огонь" в человеке мог быть зажжен именно здесь.
Попасть к самому великану — Казбеку, из Тбилиси, можно было по "военно-грузинской" дороге, проложенной еще русскими наместниками царя на Кавказе для передвижения своих войск, по Дарьяльскому ущелью, воспетому всеми российскими литераторами от Лермонтова до Ильфа и Петрова.
Как мне рассказали, главным украшением Дарьяльского ущелья, его символом является монастырь Святой Троицы, по-грузински, Цминда Самеба, где когда-то хранился крест святой Нино, сотворенный из виноградных лоз, обвитых ее власами, девы, крестившей первых грузинских царей Мириана и Нану. Можно было попасть в этом путешествии и в монастырь, расположенный на крутых склонах Казбека, прямо над селением Казбеги.
Я стал готовиться и ждать своего часа, мешало пока только то, что у меня, из-за обучения Изы в театральном институте, почти не оставалось свободного времени. Дитя росло и требовало внимания к себе, но альпинистское предприятие, поход на Казбек, засел у меня в голове. А пока оставалось изучать и далее "быт и нравы" жителей этого города, что по-прежнему доставляло огромное удовольствие.
Зима пришла в Тбилиси в конце декабря, мы стали осваивать "мангал" — жестяную "буржуйку" — самое распространенное в нашем Сванетском "убане" (убан — район груз.) отопительное средство. Пару поленьев в эту печку — и на полчаса в комнате становилось немного теплее, чем на улице, а ночью под перинами уже ничего не было страшно. Днем топить не надо было, на ярком солнце — тепло, я впервые увидел, как дети здесь бегают всю зиму в школу в одних курточках. Мужчины посолиднее надевали к зиме демисезонное, желательно импортное, пальто, женщины, дефилирующие в центре города, на Руставели или Плеханова, стали выходить на улицу в лакированных туфельках и шубках нараспашку в ожидании нового года, рождества.
Новый год в Тбилиси отличался длительными приготовлениями восточных сладостей, обязательным "сациви", домашним, чаще всего привезенным из "родной деревни", вином и бесконечными хождениями в гости "всех ко всем". Дома, за столом, конечно, поднимались бокалы в эту ночь, но, как правило, молодежная часть домашнего застолья не засиживалась, а уходила к ближайшим, по расположению к дому, родственникам или знакомым. Посещение нового дома было коротким — несколько бокалов вина, похвала умению хозяйки и красоте праздничного стола, и далее все компанией, к которой присоединялись новые, захваченные по дороге "гуляки". Что-то вроде белорусских стародавних "колядок".
Я припоминаю, как однажды мы с Аликом Гачечиладзе, поздравив с Новым годом его благовоспитанных родителей, двинулись от его дома в старом городе, пошли по Леселидзе, оттуда через Колхозную площадь и Воронцовский мост на Плехановскую, заходя по дороге ко всем нашим друзьям, сотрудникам института и просто знакомым, а уже к утру оказались в Сабуртало, на другом конце города. Мы любили побродить по городу ночами не только в праздники.
Впрочем, отец Алика не должен был особенно удивляться нашему молодечеству, он сам в шестнадцать лет сел на велосипед, никому ничего не сообщив, уехал из Тбилиси "повидать мир", и доехал на этом велосипеде до Лондона. Только оттуда и дал телеграмму домой, что "все в порядке, здоров, нахожусь в Лондоне". Было это в 1913 году. Я думаю, что в крови Алика тоже бродили эти гены авантюризма и страсти к путешествиям. Недаром его при рождении отец назвал в честь покорителя Южного полюса Роальдом. Но для всех остальных он всю жизнь был Аликом.
Интересно было бы посмотреть на лица его родителей, когда они вертели в руках странную телеграмму. Понятно, что все это происходило до "Великого октября".
Да, "были люди…". Так что наши "походы" казались ему, думаю, детской игрой. Мы все-таки ограничивались чаще всего границами города, хотя тоже бывало, после длительного застолья и вдруг вспыхнувшего желания "повидать мир", оказывались "случайно" в другом городе, например, в Кутаиси или Телави.
С этими двумя замечательными грузинскими городами, оба из которых намного древнее Тбилиси, оба побывали в свое время столицами, — один Кахетинского царства, а другой еще более древнего Абхазского, а потом и Имеретинского царства, куда была перенесена резиденция грузинских царей из захваченного турками Тбилиси, — у меня связан совершенно до сих пор необъяснимый случай из моей богатой застольями тбилисской жизни.
Наша большая и жизнерадостная, всегда веселая компания отмечала, кажется, день рождения кого-то из многочисленных кутаисских родственников в его домашнем "марани" (марани — винный подвал груз.)). И вот из этого кутаисского подвальчика я, как-то вдруг, после обильных тостов, продолжавшихся часов пять или шесть, незаметно для себя, оказался в "другом измерении". Все было наяву, но место где я стоял, мне не было знакомо, и в городе этом я никогда не был. Хорошо, что я был не один — рядом со мной находились мои "собутыльники", или правильнее "сокувшинники", так как в марани вино разливают из кувшинов, сохраняющих прохладу этой благословенной жидкости в самый знойный день. Так вот, все они хором утверждали, что это Телави. Ни один из них, правда, так и не сумел объяснить мне, как мы здесь оказались.
Хвала Всевышнему! — Гурам здесь бывал не раз, хорошо знал город и "поклялся мамой", что покажет нам всем место, где готовят "лучший в мире хаши" и жареные хинкали, в каком-то "Голубом духане" (духан — трактир стар. груз.). В Тбилиси жареных хинкали не делали — это одно заставило нас двинуться вслед за ним.
