«Царское правительство всегда боялось каких бы то ни было обществ и кружков, устраиваемых воспитанниками Училища. Боязнь эта доходила до курьезов. Я помню, как в назидание нам читали приказ великого князя Константина Николаевича о том, как несколько воспитанников старших классов решили устроить общество для эксплоа-тации богатств Севера. Даже в такой безобидной организации власти хотели найти политический оттенок…»
Там же, «у тети Кати», как по-родственному называется в письмах Екатерина Васильевна Сеченова, Крылов вновь повстречался с Александром Ляпуновым, и эта встреча предопределила их творческую дружбу на долгие годы.
— Ты знаешь, Алеша, очень хорошо, что мы вдвоем будем покорять Петербург. Он так же строптив, как и твое море. Согласен?
— Согласен, Саша!
— Во имя России!
— Да, во имя России! — Крутолобые, высокие, они были очень красивы в обещании служить Отечеству.
Тогда, после торжественного обещания, Александр сел за студенческие полукружья в университетских аудиториях, а Алексей — за конторку подготовительного пансиона, чтобы через год стать кадетом Морского училища.
1878 год. Сентябрь.
— На-а-флаг… смирно!
Трудно понять строгую прелесть этой звучной команды тому, кому непосредственно она не адресуется. На мгновение чуть растерялся и Алексей Крылов. Лишь на одно краткое мгновение, ибо уже в следующее его воображением завладели андреевский стяг, живые зовущие лица адмиралов Ушакова, Лазарева, Сенявина, Корнилова, Нахимова. Они когда-то тоже стояли во властном подчинении этой команды.
Алексей, вытянувшись в струнку, замер.
— Здравствуйте, кадеты, гардемарины и команда!
«О, сколько мне тянуться хотя бы до гардемарина», — невольно подумалось юному кадету.
— Ничего, брат Алеша, ничего! — подбодрил вскоре приехавший в Петербург Николай Александрович, увидев похудевшего сына. — Перемелим, аки зерно на крупорушке, а?
— Всенепременно, господин бомбардир, ваше благородие господин прапорщик! — бодро ответил кадет Крылов, вытягиваясь перед отцом. — И Сонечке ни словом не обмолвимся, — вспомнив, как он долгое время в детстве называл мать, добавил Алексей, прищелкнув каблуками.
— Аминь! — сложив крупные ладони в лодочку, ответил Николай Александрович. — Вот теперь я вижу, что все в порядке, веди меня и показывай, где и как живешь, что делаешь.
Алексей, как хозяин, повел отца по огромнейшему зданию, в котором ему предстояло пробыть шесть лет.
Начал он это пребывание с высшей, 12-балльной оценки по всем предметам. Он опередил, по крайней мере, пятерых из шестерки претендентов на экзаменах в младший приготовительный класс: из 240 поступающих в Морское училище было принято лишь 40 юношей.
— Шаркуном, смотри, не заделайся, Алексей, — проговорил Николай Александрович после осмотра, пораженный великолепием гостиных, богатой картинной галереей, строгой роскошью всех помещений, от столового зала, огромного и сияющего, как само море, до уютных спален и будуаров. — Тут медведь-шатун неженкой станет… дэ-а, не в пример нашему корпусу, где все было по-солдатски.
— Не извольте беспокоиться, вашбродие, тут, значится, такая огромаднейшая библиотека, что пока всю ее одолею — пора придет в отставку подавать, не до расшаркиваний, господин бомбардир, — на манер обращения к раннему Петру Первому заверил отца Алексей.
— Ну, коли так, тогда за дело, сынок, с богом, давай, брат Алеша, прощаться.
Необъятный столовый зал, бронзовая статуя основателя русского флота в нем, нескончаемый поток мрамора и золота на стенах, там и тут уместившиеся на них связки боевых знамен, модель непобедимого брига «Наварин», вечные памятные доски с именами достойных выпускников училища, украшенные георгиевскими лентами, трофейные флаги и среди них гюйс, плененный пароходом «Владимир», — все это торжественно возвышало и звало свершить что-то до сих пор незнаемое.
Алексей вчитывался в настенные строки: «…Вид сего флага да возбудит в младых питомцах сего заведения, посвятивших себя морской службе, желание подражать храбрым деяниям, на том же поприще совершенным».
«Шаркуном, смотри, не заделайся», — вспомнилось отцовское предупреждение. Отдраенный и навощенный паркет блестел и разливался без конца и края…
Очень скоро распорядок дня стал таким, что времени не оставалось ни на разглядывание реликвий и мудрых наставлений на стенах, ни на изнеженное расхолаживание в роскошных училищных гостиных.
В 6 часов 30 минут серебряный горн трубил подъем, за побудкой — пятнадцатиминутная физическая зарядка. Ровно столько же времени — на завтрак. А там — пять часов уроков и четыре часа на так называемые свободные занятия. Это ведь только кажется, что их много — 240 минут; улетучиваясь без остатка, они полностью уходили на расширение кругозора, как то настоятельно рекомендовал делать в письмах отец, как то звало делать обещание, произнесенное вместе с Сашей Ляпуновым, — во имя России.
История. Математика. Вязание морских узлов и канатов. Математика… Математика. В мире чисел — необъятный простор для мыслей Алексея Крылова. Ему видятся не просто цифровые изображения, формулы, но за ними нечто конкретное, осязаемое, нужное и полезное, воплощение абстрактных знаков в человеческие дела.
Он гонит из своего воображения эти дела. Слишком рано. Сейчас ему нужна лишь стройность числовых выкладок.
— Кадет Крылов!
— Есть кадет Крылов!
— Отдайте приветствие шествующему навстречу вам адмиралу.
— Есть отдать приветствие шествующему навстречу его превосходительству адмиралу…
Полтора часа ежедневных строевых занятий совершенно необходимы, отношение к ним самое серьезное: четкость действий тела отражает гибкость и подвижность ума. Во многом отражает.
По всем общим предметам и специальным дисциплинам у Крылова одна оценка, высшая — 12 баллов. Это не такое уж частое явление в Морском училище, и потопу па усердного воспитанника с незаурядными способностями обращено двойное внимание — товарищей и начальников.
Начальству, право, впору хоть выдумывать для Крылова отдельный, тринадцатый балл для оценки знаний. Недолго думая, один из преподавателей, капитан 2-го ранга Бартенев, своеобразно пошел па нечто подобное. Выслушав ответ кадета Глотова о построении путей, лежащих между полюсом и дугою большого круга, которые длиннее этой дуги и короче локсодромии, преподаватель удивился четкому объяснению довольно сложного вопроса. Узнав же, что перед занятиями кадет Глотов консультировался по данному ответу у кадета Крылова, кавторанг Бартенев пожал руку Алексею и сказал:
— Вам у меня учиться нечему; чтобы не скучать, занимайтесь на моих уроках чем хотите, я вас спрашивать не буду, а раз и навсегда поставлю вам двенадцать.
