22 декабря. Сегодня маменька ездила в Хотьково с Марихен к обедне. Там ходит слух, будто Севастополь взят.
29 декабря. Опять некогда было писать. – 23-го числа приехал Константин из Москвы и привез Трушковского, который вчера в ночь уехал, а сегодня к обеду приехали Юрий и Андрей Оболенские.
В это время нового ничего особенно замечательного не случилось. Под Севастополем дела все в том же положении. В дипломатии также туго двигаются вперед. Мы соглашаемся на четыре постыдных пункта; враги наши требуют большего. Может быть, правительство наше и еще уступит, потому что оно больше всего боится распадения Австрии, в которой видит подпору своим началам.
В Петербурге (все говорят) так отвратительно, занимаются пустяками – какой-то цитрой, которую ввел в моду лакей баварского посланника; роскошь более, нежели когда-нибудь; бранят государя, но все из каких-то пустых причин. – В Севастополе, говорят, ужасный беспорядок, почта не доходит до раненых, управление в ужасном виде, многие обвиняют сильно Меншикова, против него страшная кабала.
Трушковский привозил нам письма Гоголя к Смирновой и оставшиеся главы «Мертвых душ» 2-го тома. Все эти чтения произвели сильное, глубокое впечатление на всех и возбудили много и много разговоров и толков, над многим заставили глубоко задуматься. Гоголь – святой человек по своему стремленью. Он мог ошибаться как человек; мог запутываться в приложении к житейским обстоятельствам тех святых истин, которым был предан всеми силами души своей, но он возлюбил Бога всем умом своим, всей душой, всеми помышлениями, и ближнего, как самого себя, больше этого не требуется от человека. Какой святой подвиг вся его жизнь! Теперь только, при чтении стольких писем к стольким разным лицам, начинаем мы постигать всю задачу его жизни и все его духовные внутренние труды. Какая искренность в каждом слове! И этого человека подозревали в неискренности! Прекрасны его слова к Смирновой о России, как замечательны они теперь! Он верил в светлое будущее России, но путь к нему указывал в настоящем.
Главы «Мертвых душ», особенно последняя, в таком неоконченном виде, что скорее их можно назвать заметками, которые автор набрасывает для себя самого. Но все же, какие чудные задачи и какие места! Одна первая глава довольно окончена, хотя тоже не в том виде, как мы ее слышали от самого Гоголя. Отношения его к Смирновой самые задушевные, дружеские, основанные на духовном стремлении. Трушковский – добрый, не глупый человек, но жалко видеть его бессилие внутреннее, которым столько страдает молодых людей в наше время. Он чтит память дяди всей душой, с благоговением. В настоящее время он посвящает себя собиранию писем Гоголя и приготовлению их к цензуре, а если она разрешит, то немедленно приступит к печатанию. Он также получит разрешение на продолжение печатания сочинений Гоголя, начатого еще им самим, которое было приостановлено после него из каких-то нелепых опасений. Трушковский очень откровенно признается в влиянии дурном Петербурга, которое он всякий раз испытывает, когда там бывает, и потому решительно не хочет там служить. Вообще он еще не решился, какое поприще избрать себе; это и точно трудно, когда нет в душе особенного, исключительного стремления к чему-нибудь, предпочтения чего-нибудь. Недостает в нем какой-то активной силы, а между тем он чувствует живо и принимает живое участие в событиях нашего времени. Нельзя не заметить, что он несколько изнежен, избалован, и в этом отношении Малороссия ему очень вредна. Впрочем, он еще очень молод, ему 21 год. Жизнь научит и укрепит. Мы все говорим ему откровенно наше мнение и делаем ему замечания насчет его характера и т. д. Он принимает хорошо все эти нравоучения, хотя я уверена, что они не совсем ему приятны.
Князья Оболенские, Юрий и Андрей, славные люди, доброта и простота у них врожденная, и они оставляют самое приятное впечатление на всех. Они пробыли у нас с лишком сутки и поспешили к своим женам встречать новый год. Вчера, т. е. 30 декабря, они уехали в 10 часов вечера. К обеду же вчера приехал наш троицкий доктор Брызгалов с женой и с маленьким сыном. Жена его, образованная и очень умная женщина, занимается детьми, но показалась нам, может быть, с слишком твердым характером. Они также уехали поздно вечером. У нас были подблюдные песни, Андрей Оболенский лил воск, жгли бумагу и т. д.
31 декабря. Сегодня я была у Обедни, хотелось еще раз услыхать «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови Свет разума». День мы провели в разных занятиях. Вечером начали читать книгу Попова о русских посольствах. Дождались 12 часов, встретили 1855 год с внутренней мольбой к Богу, да спасет Господь от бедствий, грозящих всем. Да помилует Бог всех нас в этом году!
