Столь же показательны славянские имена родственников Игоря. О родовом единстве лучше всего говорит схожесть их форм. Все они имеют одинаковую вторую часть — основу «-слав», ставшую столь популярной у Рюриковичей. В каком родстве находятся Володислав и Передслава с Игорем и Святославом? Судя по порядку перечисления членов семьи Игоря «старшего» — сначала отец, затем сын и потом мать, тот же порядок можно предположить и в отношении семьи Игоря «племянника». Если это так, то Володислав мог быть сыном этого Игоря[321], а Передслава, соответственно, женой Игоря и матерью Володислава. Иными словами, Володислав был двоюродным племянником Святослава и троюродным братом его будущего сына Владимира (Володимира). Совпадение начальных основ этих имен очень показательно. Если Передслава была женой младшего Игоря, то тогда, судя по имени, она была славянкой. Отсюда и славянское имя их предполагаемого сына Володислава. Так скандинавская династия «ославянивалась», в том числе, вероятно, и путем браков с местными женщинами. Также происходила ассимиляция варяжских дружинников и варяжской части правящего слоя на Руси.
Далее в тексте договора стоит имя некоей Сфандры, жены Улеба. Улеб — это Uleifr, а имя Сфандра, как уже говорилось, также имеет скандинавское происхождение. Причем Улеб отдельным послом не представлен — это заставляет думать, что к 944 году его уже не было в живых. Поскольку имя Сфандры стоит после имен семьи одного из племянников Игоря, можно думать, что Улеб также был племянником киевского князя, а Сфандра — вдовой Улеба. Кто такие следующие затем Турд (Tyrdr), Фаст (Fasti) и Сфирьк (Sverkir), сказать сложно. Высказывалось предположение, что это могли быть дети Улеба и Сфандры. Завершает список очевидных родственников киевской княжеской династии еще один племянник Игоря «старшего», по-видимому, от другой его сестры — Акун (Hakon). Таков круг родственников князя Игоря, представленный в договоре 944 года. Возможно, и другие имена лиц, представленных послами, имели родственное отношение (только еще более отдаленное) к династии Рюриковичей. Обращает внимание присутствие среди них некиих Алдана и Клека. Алдан — это Halfdanr (Хальвдан), имя, как мы помним, родовое для предков Рорика Ютландского. Клек — возможно, Klakki или Klakkr, подобное прозвищу Харальда Клака, дяди Рорика[322].
Показательно, однако, наличие славянских имен среди представителей княжеского дома. «Ославянивание» варяжской элиты, как видим, происходило достаточно быстро. Уже в третьем поколении князей, если верить летописной генеалогии, появляется славянское имя, а затем их количество только увеличивается. Вероятно, такое же положение было характерно и для части древнерусской знати варяжского происхождения. Во всяком случае, подавляющее большинство скандинавских имен, известных по договорам 911 и 944 годов, а также по летописным известиям за IX–X века, не сохранилось в древнерусском именослове. Нет упоминаний о вторых Аскольде, Дире, Свенельде или Асмуде. Только в роду князей Рюриковичей продолжали существовать имена Рюрик, Рогволод, Рогнеда. Четыре скандинавских имени сохранились в русском именослове до сегодня, поскольку их носители — опять-таки князья Рюриковичи — были канонизированы православной церковью — это Олег, Ольга, Игорь и Глеб.
Таким образом, варяжское наследие в русском именослове крайне невелико. В то же время исконные скандинавские формы некоторых княжеских имен сохранялись на протяжении X века. Об этом свидетельствуют иностранные источники[323]. Так, епископ Кремонский Лиутпранд в своем труде «Антоподосис» («Возмездие», «Воздаяние»), написанном на рубеже 950—960-х годов, упоминая о походе князя Игоря на греков в 941 году, называет его «Ингер». «Ингорем» именует этого киевского князя в своей «Истории» византийский автор второй половины X века Лев Диакон (рассказавший в своем труде о походах сына Игоря, Святослава). Такое же написание мы видим и в произведении Константина Багрянородного «Об управлении империей» («Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии»). Тот же Константин Багрянородный, упоминая о приезде княгини Ольги в Константинополь, называет ее «Эльга». В так называемом «Кембриджском документе», хазарском источнике 960-х годов, написанном на древнееврейском языке, «царь (melek) Русии» именуется «Х-л-гу», то есть Хельгу. Эти примеры показывают, что имена Олег, Игорь и Ольга звучали в X веке как «Хельги», «Ингвар» и «Хельга», а не так, как они представлены в «Повести временных лет», когда уже произошла их «русификация». Кроме того, на периферии Древней Руси отдельные варяжские анклавы, давно утратившие связь с родиной, но сохранявшие при этом свой язык и письменность, существовали даже в начале XII века. Об этом свидетельствует находка шиферного пряслица — грузика на веретено — с руническими надписями, причем в традиции IX века. Среди них — женское имя «Сигрид»[324].
Взаимное влияние оказали друг на друга языки Древней Скандинавии и Древней Руси. Однако и здесь объем заимствований очень небольшой. В древнешведский язык из древнерусского перешли такие слова, как «торг», «толк», «лава» (скамья), «лука» (хомут), «граница», «ладья», «кош» (короб, корзина), «седло», «соболь», «хмель», «шелк», а также тюркское по происхождению слово «безмен». В основном, как видим, это слова, связанные с военным и отчасти морским делом и торговлей[325]. Также и в древнерусском языке появился целый ряд слов скандинавского происхождения. Это «аск» (яск, отсюда — ящик), «гридь» (младший дружинник), «кнут», «ларь», «скот» (как обозначение денег, имущества), «стул», «стяг», «тиун» (управляющий у князя), «берковец» (мера веса, слово происходит от названия шведского города Бирка, крупного торгового центра эпохи викингов), «ябедник» (должностное лицо, судья, отсюда — ябеда), «якорь» и некоторые другие[326]. Как видим, здесь представлена та же торговая и дружинная, отчасти морская терминология. Языковые заимствования четко свидетельствуют о двух областях русско-скандинавского взаимодействия — это торговля и военное дело. Именно торговцами и воинами и были приходившие на Русь варяги, осваивавшие новые пути.
Древнейшим из них был Балтийско-Волжский путь. Этот путь начинался от Балтийского моря, шел через Финский залив в Неву, затем в Ладожское озеро, затем спускался по Волхову в Ильмень, а потом через несколько небольших рек переходил в верховья Волги. На начальном участке этого пути по территории будущей Руси особую роль играли Ладога (ныне Старая Ладога), древнейшие археологические слои которой относятся к середине VIII века, и так называемое Рюриково Городище — торгово-ремесленный центр, находившийся южнее современного Новгорода у истока реки Волхов, вытекающей из озера Ильмень. Освоение начального этапа Волжского пути происходит, по-видимому, с VII века. О широких торговых связях красноречиво свидетельствует Петергофский клад, найденный в 1941 году и хранящийся ныне в Государственном историческом музее в Москве. Арабские серебряные монеты — дирхемы, которые в то время выполняли в Восточной Европе, по сути, функции международной валюты, были сокрыты в Петергофском кладе в самом начале IX века. На этих монетах обнаружены граффити, выполненные четырьмя разными системами письма — греческими буквами (имя «Захариас»), скандинавскими рунами, арабской графикой и тюркскими рунами, употреблявшимися на землях Хазарского каганата[327]. Таким образом, уже в тот период территория Северной Руси была вовлечена в зону международной торговли, в которой помимо славян и финно-угров участвовали и скандинавы, и византийцы, и хазары, и арабы.
