уже забывает, где он! Прага, „особый период“, может быть, нас подслушивают, — а тут горячий спор и, конечно, мат идёт! Так они спорят, и в это время звонок. Надо ехать в посольство… Но они оба были настолько разгорячены, что Ботян предложил: „Давай возьмём шахматы в машину! Тут всего несколько фигур!“ Он садится в машину за руль, всё ещё спорит, больше глядя на доску, чем на дорогу, и — вот этого я никогда не забуду! — выезжает на встречную полосу! Там гудят, руками машут, пальцами у виска крутят… „Да пошёл ты, гимно с брусникой!“ — кричит он в ответ. И не остановишь его — настолько увлекающаяся натура! А знаете, в той обстановке это как-то успокаивающе действовало…»
Валентин Иванович сказал, что их командировка — может, эта, а может, и следующая, потому как в одном и том же составе они побывали в Праге два раза, в мае и июне, и работали там очень активно, — завершилась для них довольно неожиданно. Руководство приказало срочно уезжать, немедленно покинуть Чехословакию.
Ну, надо так надо, поехали, как было решено, в Польшу.
«Доехали мы до Варшавы, — рассказывал об этом путешествии Ботян. — Я там стал искать и нашёл людей, которые у меня в партизанах были. Только набираю телефон одного из них, говорю: „Дзень добрый, Сташю!“ — он меня тут же узнал! „Алексей, где ты?!“ — „В торгпредстве“. — „Немедленно приезжай ко мне!“ Он забрал меня — поездили по Польше. Он нашёл тех товарищей, с которыми я работал во время войны… Мне там такой приём сделали!»
«Когда приехали в Варшаву, где нас ждали, Ботян говорит руководителю группы: „Разрешите, я позвоню?“ — подтверждает Валентин Иванович. — Минут через сорок после того, как Ботян позвонил, приезжает машина, выходит полковник, говорит: „Мы уже наметили мероприятия, если время есть — поехали сначала в город Радом, это центр Радомского воеводства, а потом в город Илжу!“ А мы ж ничего не знали о том, что Ботян воевал в тех самых краях, и тем более что он там делал! Вот до чего человек скромный был! Про него, оказывается, уже книга была издана в Польше, которая называлась „Партизан Алёша“. Эту книгу написал полковник Вислич, который был поручиком во время войны, в 1944-м, когда они познакомились… Когда мы с Алексеем Николаевичем были в городе Илжа, я своими глазами видел тот самый обелиск, где про Ботяна написано. У этого памятника был организован торжественный митинг, и мне было очень приятно слышать, когда все, даже маленькие пионеры, обращались к нему: „Дорогой партизан Алёша!“ И ветераны, обращаясь к нему, тоже говорили не „Алексей Николаевич“, а „партизан Алёша“. Прилипло это к нему звание!»
А ещё Валентин Иванович вспоминал, что когда они были в Праге, то побывали на том кладбище, где похоронены герои Сопротивления. На одном из памятников были написаны по-русски слова, которые он запомнил на всю жизнь:
Ты спросишь — как не дрогнула рука?
Ты спросишь — как мы выстоять сумели?
Запомни! Крепким делает стрелка
Не сила рук, а благородство цели.
«Вот такие это были люди, у которых цель была», — говорит Валентин Иванович про то, к сожалению, стремительно и катастрофически уходящее теперь поколение, к которому принадлежал Ботян.
Как мы уже сказали, и мы, и чешская сторона боялись повторения венгерских событий 1956 года. Но не зря же говорят, что, во-первых, «история учит только тому, что она ничему не учит» и, во-вторых, «история плохо учит, зато строго спрашивает за невыученные уроки». Так, по свидетельству Вольфа («дяди Миши», как за глаза называли его советские коллеги), вскоре и «чешские товарищи» постарались позабыть «венгерский урок».
«Ободряемые симпатией народа и Запада, соратники Дубчека оставили без внимания опыт прошлых десятилетий. Чувствуя, что Москва колеблется, а другие партнёры по Варшавскому договору занимают противоречивые позиции, они полагали, что эксперимент с выбором „третьего пути“ представляет собой осуществимый альтернативный проект по сравнению со сталинизмом, и, по меньшей мере, некоторые из них ожидали от США ультимативного требования к Советскому Союзу об отказе от любого военного вмешательства во внутренние дела ЧССР. В переводе на чёткий язык политики это означало, что США должны были бы объявить Чехословакию такой же важной для себя областью, как и Западный Берлин. Те, кто питал такие надежды, полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году» [295].
Не кажется ли вам, что опять получается нечто до боли знакомое? Кто-то ждал помощи в 1938 году, кто-то — в 1939-м… И все, как заклинание, одно твердили: «Запад нам поможет!» Как же, поможет, ждите! А ведь не поумнели и через 30 лет. Странно даже…
Свидетельствует генерал-майор Чикулаев: «По некоторым данным — может быть, оперативным, — был интересный разговор накануне нашего вторжения. Между „верхами“ нашей стороны и „верхами“ той стороны (не чехов, конечно) была достигнута договорённость, как ни странно, о том, чтобы Запад „не вникал“ в наши внутренние дела — в дела нашего социалистического лагеря. Потом на них повлияло и то, что в течение четырёх часов мы Прагу взяли, а в течение суток контролировали уже практически всю Чехословакию. Поэтому они как стояли на границе, так и оставались. Но стояли. Присутствие натовских войск на границе имело место быть…»
То есть существовала — теоретически, гипотетически, как угодно — угроза или возможность начала войны между двумя блоками.
Не допустить такой возможности старались политики, но, очевидно, гораздо большая роль в решении вопроса принадлежала всё-таки спецслужбам. Просто об этом громко говорить не принято. Спецслужбы, как мы знаем, контролировали обстановку задолго до начала событий.
Замечательный человек — генерал-лейтенант Иван Лаврентьевич Устинов, который в 1968 году был заместителем руководителя военной контрразведки, а в 1970 году стал начальником Третьего управления КГБ СССР при СМ СССР, так писал в своей книге:
«Серьёзная политическая обстановка сложилась в Чехословацкой Социалистической Республике и дошла уже до крайнего предела — не исключалась попытка государственного переворота со всеми вытекающими из него негативными политическими последствиями. Чехословацкие события могли эхом пройтись по всем странам Варшавского договора.
Обстановка в Чехословакии ежедневно рассматривалась на всех уровнях высшего руководства с участием первых лиц министерств иностранных дел, обороны, КГБ СССР и некоторых других ведомств. В решении возникшей проблемы участвовали также высшие звенья руководства всех стран Варшавского договора и Штаба объединённых вооружённых сил стран — участниц этого договора.
В КГБ СССР был организован штаб во главе с генералом Семёном Кузьмичом Цвигуном [296] и моим участием.
Переговоры с чехословацкой стороной и другие меры, в том числе по линии спецслужб, не привели
