В октябре 1942 года кащинские полицаи около Пасынков остановили Ваню, возвращавшегося из Лукомли.
— Ты откуда, хлопец?
Мальчик побоялся сказать, что он из Григоровичей — не стали бы проверять — и ответил:
— Из Ковалевичей. Вот ходил в Черею к тетке.
— Больно уж далеко. А тетка у тебя не в лесу живет?
— Нет, в Черее.
— А батька у тебя не в партизанах?
— Моего батьки дома нема — его в армию взяли. Мы с мамой живем.
— А кто у вас головой на селе? — задали ему проверочный вопрос.
— Муха.
Председатель колхоза в Ковалевичах был действительно Муха — Ваня знал это.
— А партизаны там у вас бывают?
— Бывают.
— Много?
— По-разному.
— Ну, идем с нами.
— Да меня мама ждет.
— Ничего — ей не к спеху.
Привели маленького разведчика в Кащино. Доложили коменданту полиции.
— Подозрительный пацан. Похоже на то, что вы нам по бумажке читали.
Комендант пристально посмотрел на Ваню.
— Есть такая инструкция… А ну, позови Левона.
Пришел писарь.
— Где там у тебя про партизанского мальчишку?
Писарь принес.
Комендант, поглядывая на Ваню, читал:
— Рост — малый. Волосы — светлые. Глаза — голубые… Так… Особых примет не имеется. Ну, так ясно, что это ты… Говори!..
Начался допрос. Ваня молчал, когда его спрашивали о партизанах, и получил уже пару увесистых тумаков. Тут в кабинет вбежал дежурный.
— Господин комендант, немцы едут. Три машины!
— Надо встречать… Но ты еще разговоришься у меня, поросенок!
Комендант вышел и запер мальчика на ключ в кабинете.
Ваня огляделся. Надо бежать! Дверь не сломаешь. Да и незачем: там полны комнаты полицаев. Заглянул в окно. Сквозь мутные стекла двойных рам виден был пустой двор, сараи. Прямо против окна была лестница — должно быть, на чердак. Рамы прочно замазаны на зиму — их тоже не выломать. Вот разве форточка!..
Через минуту он с трудом протискивал свои неширокие плечи в форточку и радовался: хорошо, что маленький, большому бы ни за что не пролезть!
С обезьяньей ловкостью ухватился за лестницу и — на чердак. Никто его не видел — полицаям было не до него. Только форточка осталась открытой.
Когда комендант, проводив немецких гостей, увидел, что кабинет его пуст, вся полиция была поднята на ноги. Поскакали в погоню по всем дорогам и, конечно, ничего не нашли.
Ваня сидел на чердаке вечер и почти всю ночь, а под утро, когда полицаи угомонились, выбрался оттуда и — поцарапанный, в синяках, но живой и здоровый — вернулся в лагерь.
Приближалась Октябрьская годовщина. Ваня получил задание — отнести листовки в Краснолуки и в Чашники. Не доходя Краснолук встретился с карательным отрядом. Его задержали, обыскали, нашли листовки. Явная улика. Повели в Краснолуки, оттуда — в Холопиничи. Допрашивали, стараясь дознаться, кому он нес эти листовки. Ваня ничего не сказал, никого не выдал, несмотря на жесточайшие пытки, и был замучен в холопиничском гестапо.
В отряде беспокоились о мальчике, но еще ничего не знали: пропал — и все. Только в конце ноября пойман был партизанами один из холопиничских карателей. Он видел, как арестовали Ваню, конвоировал его, присутствовал при допросах и при расправе.
Перед смертью маленький партизанский разведчик — весь в крови, исхлестанный плетьми, исполосованный шомполами, с раздавленными меж дверей пальцами — отказывался отвечать на вопросы.
— Говори! — выходил из себя следователь. — Последний раз спрашиваю: говори, кому нес листовки? — И стучал по столу парабеллумом.
— Стреляй, — сказал Ваня. — Пионер не предатель!
Следователь ударил мальчика рукояткой револьвера, а когда тот упал, выпустил в него — лежащего — несколько пуль.
Так кончилась героическая жизнь Вани Ковалева из Григоровичей — мальчика в клетчатой кепке.
Отряды Пронягина и Картухина
Первое впечатление не обмануло меня. Черный, несмотря на молодость, оказался дельным работником и энергичным руководителем. Я привык к Бате; у него за спиной богатый опыт бойца и организатора, он видел еще царскую Россию, участвовал в гражданской войне, прошел все трудности нашего роста и вырос вместе со страной. Отсюда — его хватка, уменье, предусмотрительность. Отсюда — его твердость, беспощадность к врагам, дисциплинированность, беззаветная преданность нашему общему делу. Черному только двадцать шесть лет. Ни царской России, ни гражданской войны он, конечно, не помнит. Рос в свободной стране, учился в советской школе. Все дороги ему были доступны, все двери открыты. Но и у него та же упрямая воля, та же хватка, та же деловитость и настойчивость. Он из коммунистов молодого поколения, воспитанных Советской властью и старшим поколением коммунистов.
У нас повелось: не таить друг от друга свое прошлое и свои мысли. Люди, связанные боевой дружбой на жизнь и на смерть, должны знать своих товарищей, должны быть уверенными в них. К тому же в партизанских условиях в свободное время многое вспоминается — и тянет поделиться с кем-то этими воспоминаниями. В долгих и откровенных беседах иногда и на свое собственное прошлое начинаешь глядеть по-новому, и все, рассказываемое другими, воспринимаешь глубоко, с каким-то особым вниманием. С Черным мне приходилось вести немало таких откровенных бесед, и я представляю себе ясно не только его биографию, но и обстановку, в которой он рос, людей, растивших и учивших его.
Отец его, Николай Васильевич, старый донской казак, был партизаном во время гражданской войны, выгонял беляков с тихого Дона, а потом, вернувшись в свою станицу, активно помогал строительству Советской власти. Когда началась коллективизация, одним из первых вступил в колхоз. Таким же был и его старший брат Денис. Иван Николаевич — младший в семье — впитал от них и казачью отвагу, и лучшие казачьи традиции, и новый советский патриотизм. Отец и брат много рассказывали ему о войне, о том, как сражалась Первая Конная, о ее командире Семене Михайловиче Буденном. Когда Ване пришло время поступать в школу, отец и брат напутствовали его:
— Как следует учись! Тоже пойдешь в кавалерию.
И мальчик учился отлично, был активным пионером и комсомольцем. Комсомольское поручение — первая проверка подрастающего советского гражданина. Ване поручено было распространение книг, газет и журналов среди станичников. Юный книгоноша не только оправлялся, не только честно выполнял это дело, но и проявлял инициативу. Бывало так: принесет литературу, предлагает книги, журналы с картинками. Тетка Марья, хоть и неграмотная, а соблазнилась — купила бы, но денег свободных нет. Бывает такое. А Ваня не отступает:
