Дорого бы она заплатила, чтобы Ованес был только с ней, в любое время дня и ночи находился при ней, обнимал ее, рассказывал крымские истории про разбойников, турецких пленниц и, главное, ту — заветную — про хозяйку замка гордую Айше. Им обоим нравилась эта история. Пусть бы снова гладил ее по волосам, а она представляла себя Айше, а его князем, как будто бы смерть никогда не разлучала их, и они, бросив свою крепость, воздвигли новую, из белого давалинского мрамора, замок их любви. Или пусть бы просто сидел в любимом кресле. Все бы отдала ради такого счастья, еще дороже, чем уже заплатила, положила бы. Но Айвазовский в любое время дня и ночи стремился заниматься живописью. Она бродила вместе с ним по берегу, выискивая самые красивые места, а потом ждала его, пока не понимала, что уже сильно прозябла, а он не видит и не чувствует ее состояния. Тогда Юлия уходила домой, а занятый своим любимым делом Ованес кидал ей вдогонку несколько слов, просил испечь к ужину пирог с мясом, а то и вовсе не обращал внимания на ее уход. Однажды, беседуя с архитектором Кохом, Юлия узнала про находящиеся в Феодосии курганы и рассказала мужу об археологии. Тот неожиданно быстро зажегся новой идеей, после чего они трудились вместе, раскапывая страшные захоронения, беспокоя давно спящих. Быть может, это их проклятия достали теперь Юлию?
Но тогда, видя сияющее лицо Ованеса, она понимала, что ради этого можно перетерпеть и страх и проклятия. Она работала наравне с ним, а часто и больше, сортируя ночью найденные сокровища и внося их в особые учетные книги. Она, а не эта хитрая Саркизова дышала с ним пылью в раскопанных курганах, их стараниями люди увидели спрятанную под землей красоту.
Юлии решительно не в чем было упрекнуть себя. И даже когда она сама ушла от Айвазовского, забрав дочерей, ушла, в надежде, что он пустится по ее следу, что снова вспыхнут былые чувства, и она услышит ту самую скрипку, и любящий и раскаявшийся в непрерывных изменах с художеством муж падет к ее ногам. Нет, этого не произошло, и Юлия напрасно прождала его всю жизнь у окна, когда он путешествовал, работал, встречался с людьми, наверное влюблялся, получал награды…
И тогда она начала мстить: выдала дочерей замуж за иностранцев, а не за армян, как мечтал Ованес. Захотел бы сделать по-своему, мог бы явиться и хотя бы попытаться сорвать бракосочетания. Не приехал. Молча проглатывал обиду за обидой. Даже когда Юлия увела чуть ли не просватанную в семейство Лазаревых Жанну.
Но вот дети выросли, появились внуки. А бывший муж по-прежнему не спешит к ней под белыми парусами. Не означает ли это, что он на самом деле разлюбил ее, как талдычат Мария и Александра? Если бы Ованес бросил ее, разве он подарил бы ей имение в Крыму, которое она вот уже сколько лет сдает в аренду и получает 1500 рублей в год. Он даже арендаторов ей сам подбирал понадежнее, сам первое время с них деньги собирал и ей высылал. Если бы не любил, разве стал выдавать ей еще по 2400 в год? А она — разве взяла бы от нелюбимого?
Нет, их связывают эти деньги, заставляют думать друг о друге. Кроме того, разве можно всерьез считать их брак распавшимся? Какой развод? С какой стати она — лютеранка — должна подчиняться решению какого-то Эчмиадзинского армяно-григорианского Синода? Юлия Яковлевна уже консультировалась у юристов, и ей указали на явное нарушение закона, допущенное при этом псевдоразводе. Она даже выписку для себя сделала: «ст. 816 ч. 2 X изд. 1857 г.» — все слово в слово из официального документа выписано. Но и сама не дура, может объяснить, что к чему, если уж любезный супруг вдруг непонятливым на старости лет сделался. А дело вот в чем. В статье 816 сказано, что когда люди разных христианских исповеданий в брак вступают, они венчаются в обеих церквях, получив на то благословение. Когда же разводятся, решить, должен ли брак продолжаться, или следует оный расторгнуть, должен суд того вероисповедания, той церкви, в которой произведено первое венчание (в их с Ованесом случае это его церковь), а вот решение по расторжению брака и самое расторжение или нерасторжение оного подлежит как раз суду того вероисповедания, к коему принадлежит ответчик (ее церковь). А вот теперь рассудите, люди добрые, кто спрашивал ее церковь дать согласие Ивану Константиновичу Айвазовскому и Юлии Яковлевны Гревс развестись? Никто не спрашивал. Не было такого прошения, а на нет и суда нет. Следовательно, их брак целехонек, и она права! А вот любезный Иван Константинович из-за своей неприлично-страстной любви с молоденькой совсем свихнулся, если при живой жене живет открыто с этой самой Саркизовой и в ус не дует.
Но и это еще не все, Юлия Яковлевна сражается за свое женское счастье всеми силами, как легендарная Айше, кидает в овраг камни. Находит юристов со стороны армян, которые сообщают ей еще одну любопытную мелочь, о которой отчего-то не упоминал в письмах скромный или забывчивый супруг. Оказывается, в армянской церкви нет самого понятия развод! То есть есть «по исключению», но и тут ежели как следует покопаться, какую-никакую лазейку отыскать можно.
Юлии не приходит в голову, что, возможно, армянская церковь не обязана следовать любезно указанной ей юристами статье закона. Что есть такая инстанция, как государь, которая в силу своего личного приказа может заставить общество принять их развод. Что их брак по-настоящему распался, и только милостью бывшего мужа она все еще держится на плаву.
Она ждет появления внуков, понимая, что ее Ованес не преминет примчаться на крестины. Каждый внук или внучка — маленький мостик, по которому отчаявшаяся женщина пытается перетянуть мужа на свою сторону. Но никогда — цветущий овраг безнадежно завален камнями.
И вот теперь Юлия совсем одна. Старшая дочь переселилась в Ялту, и отец построил для нее дом-галерею, явно чтобы почаще наведываться туда. Александра давно уже живет в его доме в Феодосии. Внуки Михаил и Александр…
Все тщательно продуманные планы развалились. Удача отвернулась, сказка оказалась с печальным концом. Нет, она не смирится с решением Эчмиадзина о разводе. Их просто не могли развести, не имели морального права. В любом случае она не собирается признавать, что ее Ованес получил свободу и законно женился на этой Анне. Айвазовский влюбился в женщину младше себя на целых сорок лет! Его картины полны молодой силы. А что остается ей? Доживать, умирать, стираться из памяти…
В письме своему другу Герасиму Эзову (он же Карапет Езян) Айвазовский признается: «Эта женщина способна на все, надобно знать, какое она злое существо».
«Он ничего не понял о любви, всеобщий любимец, странный художник, — шепчет в своем унылом одиноком доме отставная супруга великого Айвазовского, — не понял, погубив и наше чувство и сказку, которая так дивно начиналась. Сказку о любви новой Айше и юного князя, которую много лет пишет на своих волнах Черное море. Они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда, а потом она ушла, как уходит от берега волна, оставляя влажный след с выброшенными на берег ракушками. Не смирившись с исчезновением возлюбленной, художник обошел все моря, чтобы, наконец, отыскать ее старой и всеми забытой. Тогда он пал перед ней на колени, или нет… пусть она прижалась к его груди. Двое старых возлюбленных, и ветер трепал их белые волосы в лунном свете, а потом они легли на ложе из ароматных трав, держась за руки, чтобы новорожденное солнце вдруг открыло правду — любовь отменило годы, проведенные возлюбленными в разлуке, властной рукой стерло морщинки и седину, так что, очнувшись от прекрасного сна, они смотрели друг на друга и не могли наглядеться. Юный и прекрасный Ованес и юная и безумно красивая Юлия.
