По свидетельству бывших ближайших помощников Гейдриха, таковы некоторые из подозрительных моментов, имевших отношение к абверу и ставших известными ему, как шефу РСХА. Вообще же Гейдрих редко делился с кем-либо из окружения своими знаниями. Особенно скуп он был на сведения деликатного характера, сводя до минимума число осведомленных лиц. Например, в детали расследования по факту утечки информации, касавшейся предстоящего наступления на западе, по распоряжению Гейдриха, были посвящены только группенфюрер Мюллер, штандартенфюрер Шелленберг, Хуппенкотен и, естественно, сотрудники РСХА, непосредственно занимавшиеся разбирательством. И встает вопрос: не было ли Гиммлеру и Гейдриху, получавшим со всех сторон секретную и сверхсекретную информацию, известно о враждебной деятельности отдельных работников абвера гораздо больше, чем они сообщали даже самым своим доверенным лицам? И нет никакой уверенности в том, что оба они никогда и ничего не утаивали друг от друга. Во всяком случае, можно предположить, что Гиммлер, самостоятельно установивший через юриста Лангбена контакты с противниками продолжения войны, имел представление об аналогичных усилиях, предпринимавшихся с разных сторон. Вскоре Лангбена арестовали и, как слишком много знавшего, повесили. На основании тех сведений, которые Лангбен сообщал своим друзьям в лагере заговорщиков, в том числе послу фон Хасселю, можно заключить, что в ближайшем окружении Гиммлера после провала немецкого наступления под Москвой, то есть уже зимой 1941 г., стали подумывать о том, чтобы отстранить Гитлера от власти и поставить во главе государства рейхсфюрера СС.
Располагая поступавшим отовсюду обширным материалом, который регулярно ложился Гиммлеру на стол, не нужно было обладать особой фантазией, чтобы сообразить, что имелись лица, подумывающие о том же, и что абвер, долгие годы вызывавший подозрение и чувство ревности, играл при этом не последнюю роль. И если Гиммлер и Гейдрих, действуя согласованно, ничего против не предприняли, то, вероятно, считали целесообразным позволить заговорщикам, военным и абверу организовать путч и сместить Гитлера, а лишь потом самим выступить, опираясь на вооруженные формирования СС. Тогда можно было бы объявить себя спасителями страны от «реакционеров», устранивших фюрера, и во всеобщей неразберихе захватить власть.
Разумеется, все это лишь наши догадки – никаких документов, указывающих на подобные планы руководства СС, не существует, – и все же некоторые косвенные данные свидетельствуют об их правомочности. Конечно, эту кажущуюся пассивность можно объяснить и обычной полицейской уловкой. Обладая вескими доказательствами антигосударственной деятельности каких-либо лиц, спецслужбы порой находят разумнее, пока замыслы и намерения не воплощаются в конкретные практические действия, держать противников режима под пристальным наблюдением, полагая, что лучше иметь дело с «подконтрольными» заговорщиками, чем, вспугнув их арестами, заставить затаиться в подполье, вне поля зрения карательных органов.
Как мы уже говорили, смерть Гейдриха Канарис воспринял с чувством огромного облегчения. Его не покидало ощущение, что Гейдрих слишком близко подобрался к нему. Со своими противниками в РСХА калибром помельче он надеялся без особого труда справиться, хотя постоянно приходилось остерегаться группенфюрера Мюллера, начальника гестапо. С преемником Гейдриха, обергруппенфюрером СС Кальтенбруннером, он долго не стремился налаживать личные контакты. Впервые они встретились 22 февраля 1943 г., через девять месяцев после гибели Гейдриха, в мюнхенской гостинице «Регина». У нас есть описание этой встречи одним из ее участников, и она в некотором роде довольно любопытна. Произошла встреча в тот самый день, когда в тюрьме Стадельхайм были казнены брат и сестра Шолли, организаторы студенческих выступлений против нацистского режима в Мюнхенском университете. Канариса глубоко потрясла участь этих молодых людей и жестокость судебного процесса над ними, проходившего под председательством бригадефюрера СА, руководителя Народной судебной палаты Роланда Фрейслера. Видимо, под впечатлением пережитых душевных волнений он в первой половине переговоров с Кальтенбруннером выглядел, по словам сопровождавших его лиц, довольно подавленным, несколько неуверенным и почти робким. Не исключено, что угнетающе воздействовала и внешность нового шефа РСХА: высокого роста, широкоплечий, с глубокими складками на щеках, он своей фигурой походил на альпийского дровосека. Его тяжеловесная манера выражаться, указывающая на медленно работающие и реагирующие мозги, также нервировала Канариса. Его неуверенность возросла, когда он услышал, с каким пренебрежением и бессердечием Кальтенбруннер прокомментировал возникшие среди населения Мюнхена волнения в связи с казнью брата и сестры Шоллей. А потому Канарис старался отделаться общими пожеланиями плодотворного сотрудничества. В ответ Кальтенбруннер обрушился с резкой критикой на руководителя венского филиала абвера графа Марогну-Редвица, который якобы, по имеющейся у Кальтенбруннера информации, поддерживал связь с австрийской консервативной оппозицией и, кроме того, сохраняет чересчур дружеские отношения с сотрудниками венгерских спецслужб, подозреваемыми в проанглийских симпатиях.
Как рассказывал потом один из участников переговоров, при упоминании ведущего работника абвера Канарис мигом преобразился, моментально исчезла всякая неуверенность. Ведь он прекрасно сознавал, что атака на Марогну не была случайной и возвещала об опасности для абвера и всего движения Сопротивления. И он пустил в ход против грубоватого тяжелодума Кальтенбруннера все способности своего тонкого и изощренного интеллекта. Действия, которые казались Кальтенбруннеру подозрительными, Канарис сумел представить как совершенно безобидные и находившиеся в русле прямых служебных обязанностей любого сотрудника абвера. Канарис, ловко маскируя слабые места своей аргументации, сумел полностью рассеять сомнения Кальтенбруннера, которого к концу беседы уже перестала беспокоить деятельность графа Марогны. И он также понял, что руководитель абвера вовсе не так покладист и безобиден, как могло показаться на первый взгляд. Свои личные впечатления о начальнике Главного управления имперской безопасности Канарис выразил своим спутникам следующими словами: «Вы видели руки этого человека? Лапищи настоящего убийцы!»
Несмотря на чисто физическое отвращение, которое ему внушал один только внешний вид Кальтенбруннера, после первого личного контакта Канарис старался наладить с шефом РСХА хотя бы внешне дружеские отношения, как и с его предшественником Гейдрихом, надеясь таким путем узнавать о замыслах в лагере противника. Поэтому в последующий период частыми гостями за столом у Канариса в Цоссене (куда абвер переехал 19 апреля 1943 г.) бывали сам Кальтенбруннер и его доверенные сотрудники: Мюллер, Шелленберг, Хуппенкотен и некоторые другие.
