На суде Лангбена и Попица приговорили к смертной казни. Лангбен, как нам уже известно, погиб в октябре; перед смертью его пытали. Что касается Попица, то его оставили в живых до февраля следующего года в надежде выудить из него побольше информации. После этого он также был казнен.
В своем обращении к гауляйтерам и старшим офицерам в Познани 29 мая 1944 года Гиммлер с необычной прямотой высказался по еврейскому вопросу. Он говорил четко и ясно, словно находился в кругу близких друзей. Уничтожение, объяснил он, является трудной операцией:
«Внимательно выслушайте меня, но никогда никому не говорите об этом. Нам предстоит решить вопрос: что делать с женщинами и детьми? Лично мне все совершенно ясно. По-моему, недостаточно искоренить – или, называя вещи своими именами, уничтожить одних мужчин. Если мы убьем только мужчин, то их дети, когда вырастут, будут мстить нашим детям и внукам. Я не мог этого допустить. Решение далось нам нелегко, но мы его приняли: этот народ должен исчезнуть с лица земли. Выполнить это задание оказалось чрезвычайно сложно, но мы с ним справились, без – я надеюсь – ущерба для психического и морального состояния наших лидеров и их подчиненных. Опасность, однако, была очень велика, так как наши люди легко могли превратиться либо в безжалостных головорезов, не знающих цену человеческой жизни, либо в бесхребетных слабаков, страдающих от нервных срывов».
Он также пообещал гауляйтерам, которых назвал «верховными сановниками партии, этого рыцарского политического ордена», что «к концу года еврейская проблема будет решена раз и навсегда». Свою речь Гиммлер закончил следующими словами:
«Это все, что я хотел бы сказать сейчас по еврейскому вопросу. Теперь вы полностью в курсе дела, однако я советую вам сохранить нашу беседу в тайне. Возможно, позже мы подумаем, стоит ли рассказать об этом германскому народу. По-моему, лучше этого не делать! Мы взяли на себя ответственность не только за действия, но и за саму идею, и должны унести эту тайну с собой в могилу».
Одна тысяча девятьсот сорок четвертый год стал для Гиммлера одним из самых удачных за всю его карьеру. Теперь он был, пожалуй, единственным из нацистской верхушки, кто пользовался полным доверием Гитлера. В том же году исполнилась и его давняя заветная мечта: в дополнение к должности командующего Резервной армией и Ваффен-СС фюрер назначил его командующим боевыми соединениями рейха. В то же время Гиммлер стал более реалистично относиться к еврейской проблеме, и для этого было много причин. По мере того как развивалось наступление советских войск на восточном фронте, эффективно управлять машиной массового уничтожения становилось все труднее. Весной 1944 года стало совершенно очевидно, что такие лагеря, как Аушвиц, и некоторые другие рано или поздно будут захвачены противником, в то время как серьезные потери в живой силе и технике, которые несла германская армия, требовали резкой интенсификации труда заключенных. Кроме того, Гиммлер начинал опасаться, что возмущение всего мира геноцидом евреев, который связывали главным образом с его именем, может помешать ему выступить в качестве представителя Германии в мирных переговорах с западными союзниками.
Вместе с тем Гиммлер по-прежнему не понимал, почему его имя вызывает такую ненависть. Он, во всяком случае, совершенно искренне верил, что несколько жестов доброй воли помогут ему восстановить свою репутацию, и это притом, что он не мог не знать о решении американцев добиваться по окончании войны суда над немецкими военными преступниками. Как бы там ни было, Гиммлер снова начал задумываться о контактах с представителями союзников, хотя подобный пересмотр позиций во многом объяснялся не столько его неожиданным прозрением, сколько благотворным влиянием Керстена и интригами Шелленберга. Первым его шагом на этом пути стало, однако, не ослабление, а усиление геноцида, только теперь «людей второго сорта» не загоняли в газовые камеры, а умерщвляли при посредстве непосильного труда. Затем последовала попытка получить крупный выкуп за нескольких видных евреев, причем на одной чаше весов оказалась их жизнь, а на другой – деньги или товары, необходимые для продолжения войны7. Первые серьезные переговоры такого рода начал Йоэль Бранд, представлявший интересы венгерских евреев, которых нацисты внесли в число своих жертв в 1943 году. В мае 1944 года Эйхман предложил Бранду жизни 700 тысяч венгерских евреев в обмен на 10 тысяч грузовиков, которые союзники собирались направить в Салоники. Тогда договориться не удалось, однако за первым предложением последовали и другие, не менее чудовищные. Так, Эйхман предложил от имени Гиммлера обменять жизнь и свободу 30 тысяч евреев на 20 миллионов швейцарских франков. Несмотря на неприкрытый цинизм подобной сделки, некоторые результаты были достигнуты. В августе и декабре 1944 года в Швейцарию перевезли 1684 румынских еврея, а в феврале следующего года – еще 1000 евреев из Венгрии. За обе партии Гиммлер получил через президента Швейцарии Жан– Мари Муси 5 миллионов швейцарских франков, проведенных через Международный еврейский благотворительный фонд. Кроме того, Гиммлер получил от некоей мадам Имфельд предложение расселить освобожденных им евреев на юге Франции. Главной помехой при осуществлении этого и других подобных проектов была, однако, деятельность государственного департамента США, активно препятствовавшего переводу вырученных средств в Германию.
Сведения об этой унизительной торговле рано или поздно должны были достичь ушей Гитлера. Но к этому времени, как мы увидим, Гиммлер уже вел самые активные переговоры с Красным Крестом.
В своих послевоенных мемуарах Шелленберг, стремясь представить себя активным сторонником мирных переговоров, довольно подробно описывает, как он организовывал встречи Муси и Гиммлера зимой 1944/45 года. На первой встрече Муси убедил Гиммлера взять деньги вместо техники и медикаментов, а на второй, которая, по словам Шелленберга, состоялась 12 января, они пришли к такому соглашению:
«Каждые две недели специальный поезд, состоящий из вагонов первого класса, должен был доставлять в Швейцарию примерно 1200 евреев. Еврейская организация, с которой работал Муси, обещала оказать всестороннюю помощь в решении вопроса в соответствии с предложениями Гиммлера. В то же время ведущаяся во всем мире пропаганда против Германии должна была претерпеть существенные изменения. Согласно моему предложению деньги выплачивались не непосредственно Международному Красному Кресту, как планировалось вначале, а вручались Муси как доверенному лицу»8.
