Он хранил в своей бездонной памяти все бесчисленные события своей долгой жизни, время от времени превращая их в высокую литературу, — уж такой дар был ему дан природой.
«Они дошли до того места, где склон круто уходил вверх, и засмотрелись, как бетонные ступеньки отвесно поднимаются в небо (это все о том же лос-анджелесском лестничном марше. — Г. П.). Его глаза слегка затуманились. Конечно, она тут же притворилась, что ничего не заметила, но на всякий случай взяла его под руку и словно между делом предложила:
— Хочешь, поднимись туда…
И даже легонько подтолкнула к лестнице.
Конечно, он зашагал наверх, вполголоса отсчитывая ступеньки, и с каждым шагом его голос набирал децибелы радости. Досчитав до пятидесяти семи, он превратился в мальчишку, играющего в любимую игру — старую, но открытую заново; он потерял представление о времени и, более того, не понимал, тащит ли он это свое воображаемое пианино вверх или убегает от него вниз.
— Погоди! — донесся снизу ее возглас. — Задержись там, где стоишь!
Раскачиваясь и улыбаясь, будто в компании дружелюбных привидений, он остановился на пятьдесят восьмой ступеньке, а потом обернулся.
— Отлично, — услышал он ее голос. — Теперь спускайся.
Раскрасневшись, с затаенным чувством восторга, теснившим грудь, он побежал вниз. Ему явственно слышалось, как следом катится это воображаемое пианино (понятно, из уже упоминавшегося фильма «Музыкальный ящик»; все рассказы Рея Брэдбери пропитаны определенными литературными аллюзиями. — Г. П.).
— Остановись-ка еще разок!
У нее в руках был фотоаппарат.
Заметив это, он непроизвольно поднял правую руку и вытащил галстук, чтобы помахать ей, как тогда, в самый первый раз…
— Теперь моя очередь! — крикнула она и побежала вверх, чтобы передать ему камеру.
Потом от подножия ступенек он смотрел на нее снизу, а она, забавно пожимая плечами, состроила специально для него смешную и печальную гримасу. Он щелкал затвором фотоаппарата, желая только одного — остаться в этом месте навсегда.
Потом, медленно сойдя по ступенькам, она вгляделась в его лицо.
— Эй, — сказала она, — у тебя глаза на мокром месте.
И провела по его щекам большими пальцами.
И попробовала влагу на вкус.
— Вот так раз! Настоящие слезы!»
14
Они вместе бегали в кино — на новые фильмы и на старые.
Они постоянно разыгрывали друг с другом веселые сцены, разъезжая по ночному Лос-Анджелесу. Чтобы ей было приятно, Рей непременно говорил, что детство, проведенное в Голливуде, наложило на ее лицо какой-то чудесный неизгладимый отпечаток, а она, конечно, всегда делала вид, будто он — все тот же милый славный мальчишка, который когда-то катался здесь на роликовых коньках перед знаменитыми киностудиями.
Она постоянно у него что-нибудь уточняла.
Вот, например, где именно он гонял на этих своих дешевых роликах, когда чуть не сбил с ног Уильяма Филдза, знаменитого комика, и совсем не испугался, а напротив — попросил у Филдза автограф, а Филдз, конечно, одобрительно процедил: «Держи, стервец!»
В другой раз — напротив студии «Парамаунт» — она попросила показать, где именно он сфотографировался с Марлен Дитрих.
А потом долго уточняла, в каком именно месте он видел Фреда Астера — танцовщика и актера; и Рональда Колмэна, и Джин Харлоу.
Они вдвоем объездили все эти волшебные места и никак не могли понять, почему им так хорошо вдвоем.
Наверное, все дело в наших губах, однажды догадался он.
— До встречи с тобой я даже не думал о том, что у меня есть губы. А теперь знаю: у тебя самые волшебные губы на свете.
И удивился: кажется, и в моих губах теперь появилась какая-то особенная магия.
И спросил:
— А до встречи со мной ты с кем-нибудь целовалась по-настоящему?
И она, конечно, ответила:
— Никогда!
Но Мэгги, изумленную всем увиденным, добила даже не фотография, а найденная там же среди книг квитанция оплаты — на цветы.
— Ах, еще и цветы! Кому ты теперь их даришь?
И Рей не выдержал и выложил всё.
И, конечно, получил по полной:
— Уходи!
И ушел. И снял номер в гостинице. И стал ждать.
И когда он совсем начал терять надежду, Мэгги позвонила:
— Ладно, Рей, возвращайся… Ты порядочный сукин сын, но я тебя люблю…
15
В 1970 году Рей Брэдбери познакомился с Федерико Феллини.
Итальянец приехал в Лос-Анджелес продвигать свою очередную работу.
Рей, конечно, пришел в Голливуд. Он привык к тому что его уже часто узнавали,
Но вот Феллини, к великому огорчению Рея, его не узнал. Брэдбери даже фамилию свою повторил, дважды повторил, но фамилия его ничего итальянцу не сказала.
«Я ушел совершенно опустошенный, — вспоминал Брэдбери. — Я всегда хотел, чтобы моя известность обгоняла меня. По крайней мере, мне хотелось, чтобы Феллини почувствовал, как я его люблю».
Впрочем, Рей пришел и на второе выступление знаменитого режиссера.
Аудитория была набита студентами. Рея очень заинтересовали слова Феллини о том, что он никогда не смотрит предварительно смонтированные материалы своей дневной съемки.
Он спросил: «А как же вы можете делать фильм, не глядя на то, что у вас получается?»
И получил в ответ: «А я и не хочу знать, что я делаю».
В общем, это было близко к убеждениям Рея: всегда доверять своему подсознанию.
А еще больше Рею понравилось, когда на вопрос из зала: «Если бы вас пригласили снять фильм из жизни рыб, каким бы вы его сделали?» — Феллини ответил: «Автобиографическим».
После встречи Рей подошел к итальянцу с томиком «Марсианских хроник».
И тогда до Феллини, наконец, дошло:
«О, так это вы и есть мистер Брэдбери?»
Он произнес фамилию Рея с сильным итальянским акцентом, и сразу стало понятно, почему он не узнал писателя: просто не разобрал на слух американское произношение. На итальянском языке фамилия Брэдбери звучит скорее как Брэдбури (предпоследняя гласная безударная, она глотается и соответственно звучит невнятно).
Рей был по-детски счастлив.
Он всегда хотел известности.
И вот известность к нему пришла.
Осенью 1970 года (с 31 августа по 3 сентября) в Японии проходил 1-й Всемирный симпозиум по научной фантастике, и Брэдбери был приглашен на него.
Но поехать так далеко он не мог, да и денег на подобное путешествие у него не было, он послал в Японию свое приветствие — в виде поэмы «Плыви, Человек».
Поэму читали в Токио со сцены.
А в январе 1971 года она была напечатана в советском журнале «Техника — молодежи».
Плыви, Человек!
И помни Моби Дика,
Его тоску, мечту, любовь, страданья,
Светила первобытного лучи
В глубинах первобытного горнила.
Я умираю.
На костях моих
Взрастут цветы невиданных мечтаний.
Слова мои заплещут, как форель,
Поднявшаяся на холмы Вселенной
Выметывать в потоках серебристых
Фосфоресцирующую икру.
Плыви! И безымянные планеты
Земными именами нареки.
Плодись! Расти могучих сыновей
И дочерей, что зачаты когда-то
В нетленных водах матери-Земли.
Пусть огласят их молодые крики
Десятки, сотни, тысячи парсеков.
Отчаливай на звездном Моби Дике,
О, Человек!140
16
В октябре 1973 года вышла в свет первая поэтическая книга Рея Брэдбери под совершенно замечательным названием — «Когда слоны в последний раз во дворике цвели» («When Elephants Last in the Dooryard Bloomed»).141
