Для того чтобы разрядить атмосферу, я пригласил Черчилля произвести на другой день вместе со мной смотр гарнизону. Он охотно согласился. Церемония смотра состоялась и вызвала восторг населения Марракеша. Для толпы любопытных, собравшихся тут, да и для любых зрителей в любом другом месте, для всех людей, которые видели бы перед собою эту картину, не ведая ничего о ее изнанке, раз Черчилль и де Голль появились вместе и стоят бок о бок, это значит, что вскоре союзные армии двинутся вместе добиваться победы - а это самое главное. Я сказал это премьер-министру, и мы с ним пришли к выводу, что, в конце концов, толпа зрителей была тут совершенно права.
Но для того, чтобы воздействовать на меня, англичане иной раз прибегали к приемам совсем иного рода. Зимою некоторые английские инстанции, в явном согласии с соответствующими американскими службами, состряпали грязное дело, имеющее целью очернить меня. Началось оно с шумной кампании в печати, которую повели в Соединенных Штатах, стараясь уверить публику, что бывшая организация Сражающаяся Франция и ее глава старались установить во Франции свою диктатуру и уже позволили себе действия, достойные тоталитарной власти. Газеты опубликовали выдуманный от начала до конца текст какой-то дикой присяги, которую якобы принимали добровольцы, вступая в ряды вооруженных сил "Свободной Франции". На наши службы, в особенности на БСРА, посыпались обвинения: утверждали, что мы внедряем правила нашей суровой дисциплины путем жестокого обращения и даже пыток. После такой подготовки вдруг возникло "дело Дюфура". Под именем Дюфура некий агент Интеллидженс Сервис, втайне от нас завербованный во Франции, был в 1942 вывезен англичанами в Великобританию и, явившись в организацию Сражающаяся Франция, заявил о своем желании поступить добровольцем в ее войска. Он выдавал себя за лейтенанта и кавалера ордена Почетного легиона. Вскоре его начальники заметили, что он не является ни тем, ни другим, а просто служит в английской разведке. За незаконное присвоение воинского чина и звания Дюфур был приговорен к тюремному заключению и подписал новое обязательство, уже в качестве рядового, каким он и был в действительности. Но, отбывая наказание в кемберлийском лагере, он в один прекрасный день убежал оттуда при содействии Интеллидженс Сервис и присоединился к своим нанимателям. С точки зрения французов он был дезертир и злоумышленник, используемый иностранной разведкой, которая ему покровительствует. Так как арестовать его на английской территории для нас не представлялось возможным, французское командование в Англии больше года и не думало о нем, как вдруг в сентябре 1943 Пьера Вьено вызвали в Форин офис и сделали ему следующее удивительное сообщение:
"Дюфур подал в английский суд жалобу на жестокое обращение, в котором он обвиняет некоторых французских офицеров и самого генерала де Голля. В силу принципа полной независимости судебной власти правительство Великобритании не может помешать законному ходу судебного процесса. К тому же генерал де Голль не пользуется в нашей стране правом дипломатической неприкосновенности. Быть может, он захочет приостановить дело путем полюбовного соглашения с Дюфуром? В противном случае он будет привлечен к суду. Мы считаем своим долгом рекомендовать генералу де Голлю обратить серьезное внимание на это дело. Ведь возможный обвинительный приговор будет для прессы, особенно в Соединенных Штатах, предлогом для крайне неприятной кампании по поводу методов и приемов воздействия на подчиненных в войсках Сражающейся Франции". И действительно, в этот самый момент в некоторых американских газетах, сделавших своей специальностью нападки на нас, уже появились злопыхательские намеки.
Я мог безошибочно сказать, откуда идут и чем вызваны эти выпады довольно низкого пошиба. Несомненно, Дюфур, английский агент и французский дезертир, затеял в английских судах процесс против меня лишь по наущению своих хозяев. Что же касается лондонского правительства, то если оно пренебрегает соглашениями со "Свободной Францией", в силу которых французские солдаты, находящиеся в Великобритании, подлежат суду только французских военных трибуналов, если лондонское правительство не признает за де Голлем права дипломатической неприкосновенности, которым пользуется в Англии самый последний из всех секретарей пятидесяти иностранных посольств, если оно пытается запугать де Голля перспективой скандала и клеветы, то все эти махинации имеют политическую подоплеку и придуманы с целью вывести руководителей англосаксов из положения, которое стало уже для них невыносимым. Общественное мнение настойчиво требовало, чтобы они поскорее заняли в отношении де Голля, в отношении его правительства и в отношении Франции позицию, достойную союза с ними, а Белый дом и Даунинг-стрит льстили себя надеждой, что смогут на это ответить: "Мы должны воздержаться до тех пор, пока не будет пролит свет на эту некрасивую историю".
Я решил не церемониться. Так как некоторые офицеры, находящиеся в Англии на службе, поддались запугиваниям Форин офис и доверили защиту этого дела английским юристам, я приказал, чтобы от защитников немедленно отказались. Я запретил своим подчиненным отвечать на какие-либо вопросы, повестки и вызовы английских судебных органов. Я поручил Вьено уведомить Форин офис, что я вижу цель такой махинации, понимаю, что меня пытаются запачкать, для того чтобы оправдать политическую ошибку, допущенную союзниками; что я расцениваю эту тактику именно так, как она того заслуживает, то есть считаю ее подлостью, и что последствия этих "тайн нью-йоркского или вашингтонского двора" падут, конечно, не на меня, а на тех, кто их сочинил. С тех пор прошло четыре месяца. Лондон давал о себе знать только эпизодическими напоминаниями, на которые мы не отвечали.
Но в марте заговор опять пустили в ход. Надо сказать, что ордонанс о восстановлении во Франции государственной власти был принят 21 марта. Во всем мире газеты подхватили эту сенсацию и заявили - это была чистейшая правда, - что генерал де Голль и его Комитет считают себя правительством Франции и собираются утвердиться там, не спрашивая согласия союзников. Рузвельт, к которому рьяно приставали репортеры, сказал им с раздражением: "Никто, даже сам Французский национальный комитет освобождения, не может знать, что в действительности думает французский народ. Следовательно, для Соединенных Штатов вопрос остается нерешенным". Однако через неделю после того, как ордонанс был подписан, произошло финальное нападение на нас в деле Дюфура. 28 марта Дафф Купер, очевидно не решаясь говорить со мною лично по этому вопросу, который, однако, считался относящимся ко мне, попросил приема у Массигли. Он поручил Массигли передать мне, что английский суд больше не может ждать, правительство Великобритании вынуждено предоставить ему свободу действий и скоро начнется процесс.
