За время работы в органах он набрал приличное досье на многих людей. И вот в Москву отправлено два рапорта, подтвержденные документами и показаниями свидетелей. Первый – о том, что жена Ленина Надежда Крупская была связана с левой оппозицией и готовила покушение на Сталина. Второй – о том, что набирающий силу партийный функционер Георгий Маленков, обучаясь в Высшем техническом училище, состоял в меньшевистском кружке и был тесно связан с троцкистами.
Рапорты не помогли Агранову. Он попал в Москву, но под усиленным конвоем и был расстрелян.
Рапорт о Надежде Крупской попал к Сталину, а дело Маленкова – к тогдашнему замнаркома Лаврентию Берии. Маленков действительно набирал силу, и такой человек в аппарате ЦК был очень нужен Лаврентию Павловичу. Так началась эта странная дружба, построенная не на душевной приязни, а на компромате.
Много позже, после войны, когда Маленков практически займет второе место в партии, Берия решит, что документов Агранова недостаточно. Он поручает замминистра ГБ генералу Огольцову взбодрить старое дело. Генерал Огольцов был человеком умелым. Он установил оставшихся в живых членов молодежного меньшевистского кружка, через них вышел на постаревших бывших троцкистов и достаточно грамотно слепил дело.
Причем об этом дали знать Маленкову. Тот еще больше «возлюбил» Берию, они стали просто неразлучными друзьями.
Но великому вождю так и не довелось прочесть оперативную разработку на Г.М. Маленкова. Умер он, и осиротели его дорогие соратники.
Ну а дальше все шло своим чередом. Берия стал английским агентом и врагом народа, был арестован, вслед за ним арестовали всех, с кем он был хоть как-то связан.
По делу лубянского маршала арестовали двоих сотрудников аппарата зампреда Совмина – Ордынцева и Муханова.
Следствие долго билось над тем, что же вменить этим двум тихим чиновникам, и наконец влепили статью о недонесении. По версии следователей, кстати, еще тех самых, которые лихо лепили дела на кого угодно, Ордынцев и Муханов должны были знать о преступном заговоре Берии, но не донесли.
Ввиду того что статья была неполитическая, Ордынцева сослали в Игарку, а его жену, тоже работницу Совмина Леонову, уволили с работы и исключили из партии за то, что она не разглядела преступника у себя дома.
Поскольку Ордынцев был выслан, а не осужден по политической статье, конфискация имущества на него не распространялась.
* * *
Когда происходила борьба за власть между Хрущевым и Берией, меня в Москве не было, и некоторые аспекты этого небывалого сражения прошли мимо меня. Но ребята, с которыми я «утюжил» московский Бродвей, рассказали, что в городе начался комиссионный бум. В антикварных комиссионках появилось много дорогих картин, у барыг из Столешникова внезапно всплыли браслеты, серьги, кольца с дорогими камнями. Семьи новых «лишенцев» заранее знали о своей судьбе и сбрасывали ценности.
А вот у арестованного Ордынцева не было никаких ценностей. Его, как я уже писал, выслали в Игарку, на поселение, а в Москве осталась жена, исключенная из партии за утерю бдительности. Потому как настоящая большевичка, укладываясь с мужем в постель для известных занятий, должна была определить по только ей ведомым признакам связь супруга с вражескими силами.
Ей пришлось пойти работать машинисткой в домоуправление.
Итак, муж в ссылке, двое детей, копеечное жалованье и никаких перспектив. Тогда отчаявшийся Ордынцев пишет письмо генпрокурору Руденко и заведующему аппаратом ЦК КПСС Суханову, в котором говорит, что при обыске у него изъяли облигаций госзайма на сумму восемьдесят тысяч рублей, но они почему-то исчезли.
Ни Руденко, ни Суханов не удостоили ответом ссыльного поселенца Ордынцева. Тогда он пишет на имя Хрущева, и, как ни странно, письмо доходит до адресата.
Никита Хрущев дает команду, и внезапно исчезнувшие облигации появляются. Правда, не все. Но главное, не хватает нескольких, на которые выпали крупные выигрыши.
Ордынцев вновь пишет письмо, в котором обвиняет прокуратуру в нечистоплотности. Вслед за жалобой Ордынцева приходит аналогичное письмо от арестованного Муханова.
И тут случилось событие необычайное.
Председатель Совета министров Николай Булганин после трудов праведных вернулся домой на улицу Грановского. Дверь ему открыла не домработница, а сияющая от счастья жена Елена Михайловна.
– Коля, – крикнула она, – у нас большая радость, я проверила сегодняшний тираж, и мы выиграли сто ты сяч рублей!
Это была фантастическая сумма.
Предсовмина ничто человеческое не было чуждо, и он на радостях крепко приложился к бутылке. Отпраздновав приятное событие, Булганин позвонил в свой аппарат и, назвав серию и номер, приказал дежурному помощнику со всеми мерами предосторожности привезти облигацию к нему на квартиру.
Через полчаса раздался звонок, и помощник срывающимся голосом доложил, что такой облигации нет.
– Как так? – изумился предсовмина. И распорядился привезти все облигации, хранивши еся в сейфе.
Дома с женой они тщательно сверили список с наличностью и убедились, что часть облигаций отсутствует, в том числе и выигравшая сто тысяч рублей.
Булганин позвонил Хрущеву и рассказал об этом странном событии. Никита Сергеевич только что наводил порядок с изъятыми облигациями Ордынцева и Муханова, поэтому сообщение это воспринял крайне серьезно.
– Поручи это дело МУРу, – приказал он.
На следующий день начальника МУРа полковника Парфентьева вызвали к Булганину. Ничего хорошего от этого вызова он не ждал.
Он явился к Булганину и получил от него конкретное задание.
– Все сделаем, Николай Александрович, – пообещал Парфентьев.
– Только чтобы никаких следов в архивах не оставалось, – приказал председатель Совмина.
– Муха не пролетит, – пообещал главный московский сыщик и отбыл на Петровку.
Там, в обстановке особой секретности, была сформирована опергруппа: старший – полковник Тыльнер, подполковники Скорин и Дерковский.
Начали как обычно: встретились с потерпевшими, взяли номера облигаций, проверили и убедились, что некто получил весьма солидный куш. Список облигаций был отправлен во все сберкассы.
И вот в мае 1956 года роскошно одетая дама в сберкассе на Пушкинской улице, рядом со Столешниковым, предъявила к получению облигации Николая Булганина.
– Подождите немного, – вежливо попросила даму-счастливицу заведующая, – мы проверим, это не займет много времени.
Действительно, времени много не понадобилось. В операционном зале появились Тыльнер, Скорин и Дерковский.
– Мадам, – любезно и ласково сказал Тыльнер, – поднимайтесь, вас ждет машина. Вам придется проехать с нами.
