По радио хорошие известия: наш фронт форсировал Буг; на одном из участков окружена немецкая воинская группировка. Хороши дела и на других фронтах. Тяжело, правда, с подвозом вооружения, боеприпасов и продовольствия. Так, вся тяжелая и средняя артиллерия находится еще здесь. С продовольствием тоже так. И боеприпасы. Это создает большие трудности для успешного наступления и вообще для ведения боя.
Фронт отсюда далеко-далеко. Орудийного гула не слышно. Рассказывают, наши уже в 13 километрах от Николаева. В основном фронт у Буга остановился. Пока.
Остановился в одной квартире у края села. Молоденькая девушка 28 года рождения, почти девочка, но уже большая. Красивенькая, однако еще не искушенная в любви. Смотрит, смотрит и молчит, как будто хочет узнать неизведанное. Смотрит бесконечно своими прекрасными голубыми глазами. Миленькое-миленькое созданье! Жаль, что я не твоих лет, а то я б показал тебе, что такое любовь.
17.03.1944
Поселок Червоно-Любецке по другую сторону реки от Калининдорфа.
Остановился у хорошей, доброй хозяйки, спасавшей от гибели несчастных евреев и горько сожалеющей сейчас о смерти многих их от рук немецких палачей.
Рассказывала об ужасной трагедии убийства еврейского населения, разыгравшейся с первых дней хозяйничанья немецких разбойников на Украине.
Сегодня разговаривал с одним сотрудником красноармейской газеты. Старший лейтенант. Допоздна разбирал стихи мои, кое-какие обещал напечатать. Он личным секретарем Тычины был, друг Голодного.
Яцеленко Параска Антоновна - хозяйка квартиры. Мать. Два сына у нее летчики. Она так похожа на Горьковскую "Мать". Мужа убили в Германии и она сейчас одна. Книги советские и портрет Сталина сохранила. Книги закопала в землю, а портрет висел на стенке и при немцах, только под портретом Тараса Шевченко.
Угощала всех военных последним и лучшим из того, что у нее имелось: сахар, повидло, компот из фруктов.
Картошку отдал ***
30.03.1944
Развалины. Миновал за эти два дня Варваровку, Ново-Ивановку. Ночевать буду здесь.
Много пленных румын, есть пленные немцы.
Хозяева негостеприимны. У них остались коровы, но до сих пор не угостили даже молоком. Врут, что в первый час прихода сюда наших, они угостили всех вином, молоком, сметаной. Сейчас они едят, пьют и не предлагают, и вряд ли предложат.
31.03.1944
*** заявил, что это за нахальство распоряжаться моим супом, но хозяйка, с моего же разрешения налила супу, когда я увидел, что пришел командир роты. Я ведь не знал, что это для него. И, кроме того, Лепин заявил мне, что я, дескать, не имею права являться туда, где расположен командир роты.
- Конечно, ведь я не пойду туда, где комбат находится, без его вызова не пойду. Так и вы должны поступать.
Это больше всего задело меня. Запрягайло и Колесник повседневно находятся там, где Третьяк, а мне нельзя туда даже входить. Даже Горбатько и иже с ним, неотлучны. Но я смолчал, сдерживая обиду.
- Нарядов вы тоже не имеете права давать не своим бойцам. И еще вы не будьте о себе такого высокого мнения. Я буду вынужден ходатайствовать, чтобы вас от меня перевели. Вы меня не уважаете, не уважаете бойцов. Объяснений не надо, - закончил он, когда я попросил слова. - Мне достаточно того, что бойцы о вас говорят.
- Нет, говорят не бойцы, а Запрягайло, - вот что обидно. Склоки, ложь я думаю, этого не должно быть среди нас. А еще обидней, что вы не хотите меня выслушать, верить мне, и что показания любого человека для вас авторитетней, чем действительность, рассказанная мною.
Третьяк относится теперь с недоверием ко мне.
Вчера угостил я его медом. Кстати, с медом опять ерунда получилась. Зашел мой взвод в помещение, выбранное мною для отдыха в Варваровке. Запрягайло и своих туда ввел. Двое из его бойцов пошли по хатам побираться. Я оставался на улице некоторое время. В хату меня позвал старший сержант Полтавец: "Идите, товарищ лейтенант в хату, там ребята мед-повидло едят". Когда я пришел - уже все поели, встали из-за стола. Пригласила хозяйка и меня, но я решил лучше купить за деньги оставшуюся четверть банки меда. Заплатил хозяйке 50 рублей. Банку, правда, со стола не убрал. Пришел Пустовой и Аминов. Стали есть варенье, а потом и за мед взялись. Ребята сказали им, что мед куплен. Пришел Руднев, тоже стал ложкой есть. Ему сказали, что мед мой. И тогда Руднев стал разглагольствовать, что, коль я не спрячу его, - они все поедят. А позже Запрягайло подошел ко мне и сказал: "Ты опять подлость сделал: отобрал мед у бойцов, что ели его и заплатил свои 10 рублей". И потом, не удовлетворившись этим необоснованным упреком, подошел к бойцам и стал среди них пропагандировать эту выдумку.
Я заявил, рассказал обо всем парторгу. Рассказал и о прежних склоках Запрягайло. Епифанов обещал поговорить с ним.
Яблоневка. Сейчас пойду дальше - на Чапаево. Санчасти своей не нашел здесь, видно она уже где-то впереди.
01.04.1944
Анатолиевка, Суворовского района.
Ночевал в Суворовке, что в двенадцати километрах отсюда. Хату занимал эвакуированный гражданин, возвращавшийся после освобождения к себе на родину за Буг. Совершил двенадцатикилометровый переход. Погода была совсем лето. Дошел легко. Пошел дождь и я поспешил в квартиру.
В комнате сидели две молодые девушки: Ковалева Надежда Ивановна и Барбелат Людмила Федоровна. Одной двадцать два, другой двадцать пять. Обе боевые, бойкие девчата. Хотят на фронт. Первая совершила много подвигов при спасении от эвакуации сельчан.
В день прихода наших она выбежала навстречу, несмотря на предупреждение румын: "а то убьем". Когда вошли наши - она, и кто-то еще - побежали навстречу, и первый был сражен пулей.
02.04.1944
" *** - с подполковником, я вдруг вспомнила, что у меня сидит еще замурованный один молодой парень. Я его спрятала в скалы, в глубокую яму и заложила яму такими камнями, что с трудом могла поднять. Его убежище я так тщательно замаскировала, что румыны и немцы, строившие там свою оборону, не смогли обнаружить его."
Вместе с бойцами мы отрыли человека - он натерпелся страху! Несколько раз фашисты проходили по его щели, а потом установили там свою пушку. Совсем рядом.
Надя была руководителем и организатором борьбы с врагом, саботажа его постановлений. Два раза ее возили в Одессу на допросы, два раза - в Суворовку. Сидела она и в немецком гестапо, но расторопность выручила ее. Немцы обвиняли ее в связях с партизанами и организации передач из Москвы. Последние известия по радио, сведения о местонахождении наших войск - все это известно было Наде и немедленно передавалось жителям окрестных деревень.
"Надя у нас герой!" - заявляет Люда. Казаки ее чуть было не расстреляли, и обе девушки наперебой рассказывают, как это было.
