И все же, войдя в приоткрытые ворота, Алексей Кузьмич оторопело приостановился: в глубине двора были немцы. Занятые чисткой оружия возле двух сдвинутых столов, они почти не обратили внимания на людей, которых привел хозяин дома.
— Пройдите в хату, — указал парень рукой на сенцы, а сам подался в сторону гитлеровцев.
«Напоролись… Что же делать?» — заметались в мозгу у Лойко мысли. Он был готов к такой встрече, в общем-то неизбежной, но только не сегодня и не в такой близости от фронта.
Живо оглядев чисто прибранную горницу, чекист выглянул из-за гардины: парень на ходу что-то сказал гитлеровцам, пошел под навес, бросил лошади охапку сена.
Тараторя и с привычной живостью работая руками, вражеские солдаты закончили чистку оружия и гуськом потянулись к дому.
— Сядь к столу, — предложил Алексей Кузьмич Мите, достал из-под пояса брюк пистолет, сунул его под перину на кровати. Заправляя рубаху, он тоже присел к столу. — Может быть, и тут найдется дело, — со спокойным видом «продолжал» беседу Алексей Кузьмич. — Подработаем на харчи и дальше потопаем.
Миша только делал вид, что слушает, Он немножко оробел, встревоженно ждал, что будет дальше. Да и Алексей Кузьмич был настороже. Едва мимо окна прошагали первые гитлеровцы, Лойко снова метнулся к окну и проследил за солдатами, пока те не ушли со двора.
— Интересно, — только и сказал Алексей Кузьмич, заталкивая пистолет снова под рубаху.
Пришел хозяин.
— Значит, из заключения, — пропел он, выкладывая на стол взятую справку. — Липовый документ, А позвал, чтобы предупредить — расстреляли они тут одного на днях с такой справкой.
— А я при чем? — потер обросший подбородок Лойко.
— Расстреляли, говорю, разведчик оказался. И теперь не разбираются: из заключения — к стенке.
— Но я действительно вышел…
— И мальчишка?.. Ах, нет? Кто вас разберет? Похоже вроде. — А по глазам парня было видно, что не поверил. — Чего же мне с вами делать? — наморщил лоб хозяин. — Желаешь, дам другой документ?
Он живо сходил в соседнюю комнату и положил перед Лойко удостоверение на немецком бланке.
— Вот, сосед до меня старостой на селе был. На днях прихлопнули.
— За что же они его? — покачал головой Алексей Кузьмич.
— Думаешь, немцы? — как-то само собой понизил голос староста. — Из лесочка стрельнули… Ты возьми удостоверение. Надежное. До сентября сроку.
Лойко читал:
«Староста Ярощук Федор Захарович…»
— Паршивый человек был, царство ему червивое. Неделю покуражился, — добавил новый староста и выглянул в окно, которое выходило на улицу.
«Хитрит с прицелом дальним, за свою шкуру боится, обезопасить себя желает, чтобы не «стрельнули из лесочка»? — размышлял Алексей Кузьмич, слушая парня и бережно складывая ценный документ, Решил: — О завтрашнем дне заботится».
А тот делился с чувством:
— У меня, конечно, недовольство было на Советскую власть. Но что теперь недовольство! — Он крутнул скрюченной пятерней. — Увидел, что фашисты творят… Свои же страдают-то!
Говорил он с горячностью, совсем теряя меру осторожности.
— Теперь проваливайте на все четыре стороны, — небрежно махнул рукой староста. — Охота есть, смени в сенцах ботинки… Аккуратно у тебя пошиты, как в ателье на заказ.
Он был прав, и Лойко понял, что он догадывается кое о чем. Ему показалось, что староста старается убедить его в том, что время на них он тратит неспроста…
Ничего не ответив на намек насчет обуви и тем самым молча согласясь с догадкой старосты, Алексей Кузьмич тут же переобулся в разношенные рабочие ботинки, сказавшиеся ему впору.
А староста тем временем к Мише, воротник рубахи поправил, спросил:
— Что притих, шустроглазый? Напугался? — пятился он к порогу, пропуская Алексея Кузьмича на крыльцо. Посоветовал: — Нашего брата — старост и полицаев — пуще всего остерегайся. Фашисту штиблеты ничего не скажут.
Лойко с мягкой ухмылкой качнул головой, протянул руку, сказал твердо:
— Спасибо. Может, встретимся, должник я твой, парень.
— Если что, — неспешно подал руку староста, — рассчитывай, свояк. По целине влево от села держись. На шоссейку ихние патрули пошли.
* * *
Стышко поджидал в условленном месте. В косоворотке, перетянутой плетеным поясом с кистями, в парусиновых брюках и полуботинках, весь опрятный, аккуратно причесанный, Василий Макарович выглядел по-старинному празднично. Так и сказал ему Лойко, встретясь.
— Обыватель с бухгалтерской профессией, ищу работу, — сделал умильную физиономию Василий Макарович и вдруг спросил: — А рация где?
Алексей Кузьмич доложил, почему пришлось схоронить рацию, подробно рассказал о встрече со старостой.
— В Яблоневке живет? Фамилию не узнал?.. Ну да, понятно. Стоит взять его на учет, покажи-ка удостоверение.
— Вот. Настоящее. Этот Ярощук прежде старостой был, застрелили его как будто партизаны из леса.
— Что же, становитесь Федором Захаровичем Ярощуком, — вернул удостоверение Стышко. — Пожалуй, твой знакомец правду сказал: не проходят легенды об освобождении из заключения. Об этом в первой же шифровке донесите Михееву. И пока все.
— Где мы обоснуемся? — спросил Лойко.
— Когда стемнеет, заберите рацию. Кстати, оттуда и передайте первое донесение, могут запеленговать. И перебирайтесь по краю леса ближе к шоссе… Тут у гитлеровцев столбовая дорога к фронту. Учитывайте все, что движется.
— Просто наблюдателями? — вырвалось у Алексея Кузьмича.
Василий Макарович строго посмотрел на него.
— Хватит вам работы, — успокоил он. — Прежде всего вам необходимо обосноваться, наладить четкую связь. Мне из Радомышля к вам недалеко, и житомирцам до меня сравнительно близко. У Ништы все обошлось нормально… Две железные дороги будем контролировать: восточную — на Киев, и северную — на Турчинку и Коростень.
— Плюс шоссе, — вставил Алексей Кузьмич.
— А в целом — перемещения врага на огромном участке фронта. Вы понимаете?! — многозначительно повысил голос Стышко. — А теперь отдыхайте, силенку нужно беречь, еще сгодится. Явка на хуторе, он от вашей новой стоянки в семи километрах вдоль шоссе на запад. Место приметное, ветряк без крыльев в стороне. Ты, Глухов, тоже понял?
Миша кивнул.
— Будешь связным. Завтра к пяти вечера сходишь на хутор, постучишь в крайний дом с оградой, попросишь милостыню. Встречу я или старик. Он скажет: «Тебе приварок или сухарей?»
— Ясно, — отчеканил Глухов.
— Всегда рад слышать это слово, — потрепал Мишу за вихры Стышко. — Ты знаешь, Алексей Кузьмич, староста располагает меня к доверию: врагу вас не выдал, дело посоветовал, убедительно намекнул, что хочет помочь, и, наконец, удостоверение ссудил.
