нельзя это совмещать? – с надеждой спросила Джессика. – Пусть будет юристом и волонтерствует себе в свободное время?
– Можно, но это не то, чего хочет твоя дочь, опять-таки, это то, чего хочешь ты. Послушай ее, услышь, чего хочет она. Ты можешь ее послушать? Реально тебе выслушать свою дочь? Если нет, то просто скажи ей, что любишь и поддержишь в любом ее начинании.
– Ладно, такое я могу сказать, полагаю. И потом… сказать людям, что она могла бы легко поступить в Кембридж, это же правда. Она же реально могла, это же не выдумка. Теоретически любой может туда поступить. Ладно, если пообещаю не орать на нее, ты сможешь убедить ее поговорить со мной?
– Попробую. Но обещай, если я уговорю твою девочку, то ты не будешь срываться на нее, окей?
– Обещаю.
После долгих уговоров Персефона согласилась поговорить со своей матерью. Впервые в жизни Джессика послушалась моего совета, можно было видеть, какой счастливой была Персефона после разговора с ней.
– Не знаю, как вы это сделали, тетя Эллен, но мама была нормальной. Она попросила меня вернуться домой и сказала, что поддержит любой мой выбор, и папа тоже. Она даже сказала, что сожалеет, что так меня ругала. Она говорит, что была сильно разочарована, но теперь она поняла, что ее разочарования – это ее проблемы, а не мои. Спасибо вам! Думаю, мне надо собираться домой.
– Я так рада, милая моя. Не забывай, там еще бабушка, с ней придется еще пообщаться, но мы вместе справимся!
Ну что, ай да я! Если останусь без работы, то пойду в переговорщики ООН. Раз уж мне удалось достичь перемирия между Персефоной и Джессикой, то я в мгновение ока наведу мир и порядок на Ближнем Востоке!
Персефона снова вернулась.
– Тетя Эллен, отвезите меня, пожалуйста, на станцию. Я даже не знаю, когда поезд отходит.
Да когда же это кончится, мне надоело быть водителем и справочной службой для этих неразумных подростков!
И снова здравствуй, школа, мы тут снова, ждем результаты экзаменов Питера. Его аттестация за девятый класс. Он вообще не парился по поводу экзаменов, сколько я ни внушала, что эти экзамены важны и результаты будут сказываться на дальнейшей его учебе, так что, пожалуйста, сядь и занимайся! Но ему сняли гипс на прошлой неделе, так он радовался этому событию больше, чем Джейн своим выпускным экзаменам, я аж стала переживать, как бы он себе чего другого не сломал.
Из школы он выскочил намного быстрее, чем Джейн, и в отличие от своей скрытной сестры у него на лице было все написано, он лыбился во весь рот и скакал так, что машину чуть не сшиб.
– Все норм! – крикнул он. – Не одна Джейн в семье умная! Ха-ха! Пять пятерок, две четверки и одна тройка! Тройка по ИЗО. Вероятно, мои художественные таланты им не понять. Йух-х-ху-у-у! А можно Лукас и Тоби ко мне придут пиво пить?
– А… как же семейное торжество, обед с папой и мамой? – без всякой надежды, просто так спросила я.
– Обед – это круто, но давайте тогда обедать в пиццерии? Я есть хочу! А там сейчас акция, ешь сколько влезет! Мам, пацаны придут, ты нам купишь пива?
Я вздохнула, Саймон позвонил в тот приличный ресторан и отменил бронь, он-то надеялся отметить светским раутом академические достижения своего наследника, но не судьба, наследник изъявил желание поглощать в несметных количествах пиццу, потом «пойти подумать» в туалете, чтобы вернуться с блаженной физиономией и уплетать пиццу вновь.
Я сдалась, черт с ними, пусть пацаны жрут и пьют пиво дома. Но Тоби приволок с собой бутылку водки, и они все напились ершом до полной отключки, так что мне пришлось ночью подниматься к ним и проверять, дышат они или нет. Вот балбесы, обнять и плакать!
Пошла я на работу сегодня полусонная после вынужденного бдения во время вчерашнего мальчишника, еще и настороженная, потому как именно сегодня нам всем предстояло узнать свою дальнейшую судьбу, останемся ли мы вкалывать дальше в своем цеху или же падем, погребенные под его завалами.
Прихожу я в офис, и что вижу: все ходят довольные, потому что все до единого получили письма по электронной почте, в которых их поздравили с успешным прохождением собеседований и продолжением трудовых контрактов на всеобщее благо.
Мне стало дурно. К сожалению, начальникам отделов таких писем счастья никто не рассылал, нас всех будут по одному вызывать на ковер к Эду и Майку, американскому большому начальнику, и объявлять нашу судьбу в индивидуальном порядке. До моего вердикта оставался час. Все вроде должно быть нормально. Пару дней назад я с Эдом ехала в лифте, так он был само дружелюбие и очарование. Определенно, он бы не вел себя так, будь моя судьба под вопросом. Не мог же он лицемерить с матерью, которую собирался выгнать с работы и обречь двух ее детей на голодную смерть? А вдруг мог? Тут ко мне в кабинет заходит Лидия, одна из моих сотрудниц.
– Разве не здорово? – начала она. – Ты всю дорогу нас успокаивала, что все разрулится, а я все равно переживала. Мне нравится моя работа, а после того, как ты разрешила мне гибкий график, так еще больше. Перестала чувствовать вину перед собственными детьми, что не могу вырваться с работы к ним на школьный концерт или спартакиаду. Я на собеседовании так им и сказала, что только благодаря тебе я и производительнее стала, и работаю намного эффективнее. Такое облегчение, что мы все остаемся. А у тебя собеседование когда?
– В десять.
– Ой, как же томительно ожидание, да? Бедняжка! Хотя чего тебе переживать. Если всех нас оставили, то тебя вряд ли уволят. Все наши сказали им, какая ты замечательная, как ты умеешь слушать и слышать и что на тебе здесь все держится. Все будет хорошо.
Несмотря на оптимизм Лидии, ожидание действительно было томительным. Что бывает, когда тебя сокращают? Раньше я никогда не подпадала под сокращение, но если верить телевизионным передачам, ты должен тотчас покинуть территорию, вынося в картонной коробке свои пожитки, фотки детей и растение со стола. Фотографий на столе я не держу, как и растений. Не приживается у меня зелень в горшках. Есть у меня огромный степлер и здоровенный дырокол в выдвижном ящике стола, могу их с собой прихватить, если придется освобождать офис. Я ими никогда не пользовалась – наш отдел против бумажного
