ЦК констатирует, что появление подобного обвинения в печати, особенно накануне выборов, должно внести смуту в ряды пролетариата, подвергая заподозриванию политическую честность членов партии, и будет использовано для борьбы с социал-демократией врагами пролетариата.
Находя, что подобные выступления недопустимы для членов партии, ЦК вносит образ действий т. Ленина на рассмотрение партийного суда».
Таков полный текст обвинения. Я замечу прежде всего, что здесь есть крупная, прямо фактическая неверность, которую я буду просить суд исправить на основании текста инкриминируемой мне брошюры. Именно: в этой брошюре сказано прямо и определенно, что я обвиняю не только 31-го меньшевика, но и т. Дана, т. е. члена Центрального комитета.
Центральный Комитет, составляя свое постановление, не мог не знать ни того, что т. Дан – член ЦК (может быть, даже участвовавший в обсуждении вопроса или в постановлении о предании меня суду за обвинение Дана?), ни того, что я обвиняю не только 31 – го, но и Дана. Значит, ЦК заведомо выделил из состава обвиненных мною лиц своего члена. Тут уже, кроме фактической неверности, есть нечто худшее, нечто недопустимое, и я впоследствии подробно остановлюсь на оценке этой стороны дела и постараюсь выяснить именно ее всем материалом судебного следствия.
Перехожу к существу обвинения.
ЦК приводит две цитаты из моей брошюры, и я должен разобрать возможно более обстоятельно каждую из этих цитат. Я, конечно, понимаю, что дело идет о всей указанной брошюре, а не только об этих именно двух цитатах. Но я беру их, вслед за Центральным Комитетом, как основное и главное.
Цитата первая взята из самого начала брошюры. Позволю себе прочитать целую страницу, чтобы показать, в какой связи стоит эта цитата:
«В газете «Товарищ» напечатаны сегодня (20 января), – напоминаю, что дело было, значит, за пять Дней до образования левого блока в СПБ. и за 16 дней до выборов в Гос. думу по городу СПБ., – обширные выдержки из воззвания 31-го меньшевика, отколовшихся от социалистической организации накануне выборов в СПБ.»[60].
Подчеркиваю, что первая же фраза брошюры ставит во главу угла основной факт раскола в СПБ. накануне выборов. Я подчеркиваю это обстоятельство, ибо мне много раз придется еще впоследствии указывать на его значение.
Продолжаю цитату:
«…Напомним сначала в двух словах фактическую историю того, что проделали отколовшиеся от с.-д. меньшевики после ухода с конференции…». Об этом уходе и об его значении я выпустил за несколько дней до разбираемой брошюры брошюру «Социал-демократия и выборы в СПБ.», а также брошюру: ««Услышишь суд глупца»… (Из заметок с.-д. публициста)»[61]. Последняя брошюра почти вся конфискована полицией. Уцелело лишь несколько экземпляров, и я ссылаюсь на нее, чтобы суд мог в целом, а не в отрывках, изучить картину тогдашних происшествий.
«…1) Отколовшись от с.-д. рабочих, они вступили в блок с мелкой буржуазией (с.-р., трудовиками и н.-с.) ради совместного торга о местечках с кадетами. Письменный договор об этом вступлении отколовшихся с.-д. в мелкобуржуазный блок они скрыли от рабочих и от публики.
Но мы не теряли надежды, что этот договор будет все же опубликован, и тайное станет явным».
Обращаю внимание суда на то, что в моей, обвиняющей Дана и 31-го меньшевика, брошюре сразу подчеркнут момент скрывания от рабочих письменного договора. Идем далее:
«2) Как составная часть мелкобуржуазного блока (неправильно именуемого в газетах «левым блоком»), отколовшиеся меньшевики торговались с кадетами о предоставлении этому блоку трех мест из шести. Кадеты давали два места. Не сторговались. Заседание мелкобуржуазной «конференции» (выражение не наше, а взятое из газет) с к.-д. было 18-го января. О нем сообщали «Речь» и «Товарищ». «Речь» объявляет сегодня соглашение несостоявшимся (хотя мы, конечно, должны быть готовы к тому, что за спиной переговоры все еще ведутся).
Меньшевики об этом своем «выступлении» для продажи кадетам голосов рабочих не сообщают пока в печати».
Вот в какой обстановке стоит первая цитата. Мои слова против меньшевиков написаны в тот самый день, когда я впервые узнал из газет, что блок меньшевиков и народников с кадетами против большинства петербургской с.-д. организации не состоялся, причем я тут же оговорился, что не могу считать соглашение окончательно несостоявшимся, что надо быть готовым к худшему: к продолжению переговоров «за спиной». Почему я считал тогда (а я и теперь считаю свое тогдашнее воззрение правильным), что надо быть готовым к этому худшему? Потому, что скрытие от публики письменного договора меньшевиков с мелкобуржуазным блоком было поступком неправильным, недостойным социалиста и неизбежно вызывающим самые худшие подозрения.
О какой «продаже» кадетам голосов рабочих идет здесь речь? Некоторые шутники говорили мне, что они поняли так, – будто я говорю о продаже за деньги. Шутка, конечно, не лишена остроумия. Но человек грамотный и серьезно читающий всю брошюру, а не вырванные места, разумеется, увидит сразу из контекста, из всех предыдущих и последующих фраз, что речь идет о продаже не за деньги, а за местечки в Думе. Под «торгом» и «куплей-продажей» разумеется обмен эквивалентов политических, а не экономических, мест за голоса, а не денег за голоса.
Спрашивается, стоило ли останавливаться на таком ясном и очевидном обстоятельстве?
Я глубоко убежден, что стоило, ибо в этом пункте мы вплотную подходим к выяснению того вопроса, который поставлен Центральным Комитетом, именно: о допустимых или недопустимых выступлениях в печати.
Если бы в разбираемом месте брошюры было сказано: 31 продавали за деньги голоса рабочих кадетам, тогда это было бы приписыванием позорного и преступного образа действий противнику. За такое утверждение сделавший его подлежал бы суду, разумеется, вовсе не за «внесение смуты в ряды пролетариата», а за клевету. Это вполне ясно.
Наоборот, если бы в разбираемом месте брошюры было сказано: 31 выступили для присоединения к кадетским голосам голосов рабочих при условии места в Думе для с-д., – тогда это был бы образчик лояльной, корректной, допустимой для членов партии полемики.
Чем отличается от этой формулировки та, которая выбрана мной? Она отличается тоном, делающим всю музыку. Именно эта формулировка как бы рассчитана на то, чтобы вызвать у читателя ненависть, отвращение, презрение к людям, совершающим такие поступки. Эта формулировка рассчитана не на то, чтобы убедить, а на то, чтобы разбить ряды, – не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить, стереть с лица земли его организацию. Эта формулировка действительно имеет такой характер, что вызывает самые худшие мысли, самые худшие подозрения о противнике и действительно, в отличие от формулировки убеждающей и поправляющей, она «вносит смуту в ряды пролетариата».
