В 1963 году Эксетер–Колледж избрал Толкина своим почетным членом, а вслед за этим Мертон–Колледж присвоил ему звание заслуженного члена [Emeritus Fellowship — звание, присваиваемое заслуженному университетскому профессору по выходе на пенсию]. Но хотя Толкину были всегда рады в обоих колледжах и часто присылали приглашения, на обедах в колледже он присутствовал редко, а если и присутствовал, то ел мало, поскольку относился к тамошней кухне с подозрением. Кроме того, он позволял себе обедать вне дома только в том случае, если Присцилла или кто–нибудь из подруг Эдит соглашались составить ей компанию на вечер. Забота о жене для него всегда стояла на первом месте.
После выхода на пенсию ему не пришлось сидеть сложа руки: дома оказалось дел по горло. Сперва Толкину нужно было забрать все свои книги из кабинета в колледже и найти им место дома. Комната в мансарде была уже и так набита битком, и потому Толкин решил превратить гараж (который стоял пустым, поскольку машины у Толкинов не было) в библиотеку и кабинет. Перетаскивание книг заняло не один месяц и не пошло на пользу его прострелу. Однако наконец порядок восстановился. Можно было наконец приступить к главному: редактированию и завершению «Сильмариллиона».
Верный своим привычкам, Толкин, разумеется, решил, что всю книгу надлежит переделать заново, и начал этот колоссальный труд. Ему помогала Элизабет Ламзден, секретарь, нанятая на неполный день, которая, как и две ее преемницы, Наоми Коллир и Филлис Дженкинсон, стала добрым другом Толкина и Эдит. Но стоило ему взяться за работу, как его прервали: пришли наконец гранки его издания «Ancrene Wisse», задержавшиеся из–за забастовки печатников. Толкин нехотя оставил мифологию и взялся за трудоемкую вычитку двухсот двадцати двух страниц среднеанглийского текста с подробными постраничными примечаниями. Управившись с «Ancrene Wisse», Толкин вернулся было к тому, что называл «настоящим делом», но решил, что, перед тем как браться за «Сильмариллион», следует сперва закончить редактуру своих переводов «Сэра Гавейна» и «Перла» и написать введение к ним, которого требовало издательство. Однако и этого он завершить не успел: надо было выполнить еще одну работу для «Аллен энд Анвин», отредактировать свою лекцию «О волшебных сказках», которую они хотели издать вместе с «Листом работы Ниггля». Так что Толкина все время что–то отвлекало, нити его работы рвались, это замедляло продвижение и все больше приводило его в отчаяние.
Немалая часть времени уходила и на переписку. Читатели присылали Толкину десятки писем, хвалили, критиковали, просили дополнительной информации о той или иной детали повествования. Толкин к каждому письму относился очень серьезно, особенно если ему писал ребенок или пожилой человек. Иногда он составлял по два, по три черновика ответа — и все равно оставался недоволен тем, что вышло, или же никак не мог решиться, что ответить, и так ничего и не отвечал. А то еще, бывало, терял готовое письмо и переворачивал вверх дном весь гараж или всю свою комнату, пока не находил. В ходе поисков временами обнаруживались другие потерянные вещи, письмо, оставшееся без ответа, или неоконченная история, и тогда Толкин бросал то, за что взялся сначала, и садился перечитывать (или переписывать) то, что обнаружил. В таких занятиях прошло немало дней.
Он всегда с удовольствием отвечал на письма читателей, желавших назвать свой дом, домашнее животное или даже ребенка в честь какого–нибудь места или персонажа из его книг. Толкин считал вполне уместным, что люди спрашивают его разрешения, и весьма рассердился, узнав, что некое судно на подводных крыльях без его ведома назвали «Тенегрив» в честь коня, на котором ездил Гэндальф. Те же, кто обращался к нему, бывали порой вознаграждены самым неожиданным образом: так, заводчику коров джерсейской породы, спросившему, можно ли использовать в племенной книге кличку Ривенделл, Толкин сообщил, что по–эльфийски «бык» будет «mundo», и присоветовал несколько имен для быков, происходящих от этого корня. Кстати, отправив это письмо, Толкин засел выяснять, как получилось, что слово «mundo» означает именно «бык», — прежде он об этом не задумывался. Подобные дела затягивали его все больше и больше, так что работе над «Сильмариллионом» он уделял довольно мало времени.
Тем не менее работа понемногу шла, и не исключено, что Толкин и смог бы на этот раз подготовить книгу к публикации, если бы ему удалось заставить себя работать систематически, по расписанию. Однако немало времени он тратил, просто раскладывая пасьянс, — зачастую засиживаясь за игрой допоздна. Это была многолетняя привычка, и Толкин придумал немало собственных игр, которыми щедро делился с другими любителями пасьянса. Конечно, он не просто сидел за картами, но и о многом размышлял при этом; однако же потом его всегда терзали угрызения совести за часы, потраченные впустую. Иногда же он проводил большую часть дня рисуя замысловатые узоры на старых газетах и одновременно разгадывая кроссворд. Естественно, эти узоры вплетались в его истории и становились эльфийскими гербами, нуменорскими коврами или изображениями экзотических растений с названиями на квенье или на синдарине. Поначалу они ему ужасно нравились. Но потом он спохватывался, ему становилось стыдно, что он убивает время на ерунду, и он пытался заняться делом; но тут звонил телефон, или Эдит просила сходить в магазин, или звала попить чаю с гостем, и на этом работа на тот день заканчивалась.
Так что отчасти он сам был виноват в том, что ничего не делалось. И это само по себе угнетало Толкина, и из–за этого работа шла еще хуже. К тому же его нередко приводило в уныние то, какой ограниченной и монотонной жизнью он живет. «Дни кажутся такими серыми, — писал он, — я просто не могу ни на чем сосредоточиться. До того скучно жить в этом заточении!»
Ему особенно не хватало мужского общества. Старый друг и врач Толкина, Р. Э. Хавард из «Инклингов», жил неподалеку от них и, будучи католиком, нередко сидел рядом с Толкином на воскресной мессе. Разговоры с Хавард ом по дороге из церкви домой были важным событием для Толкина, однако же они зачастую нагоняли на него тоску по былому.
22 ноября 1963 года в возрасте шестидесяти четырех лет скончался К. С. Льюис. Несколько дней спустя Толкин написал своей дочери Присцилле: «До сих пор я испытывал нормальные ощущения человека моего возраста: как старое дерево, одно за другим теряющее свои листья. Однако сейчас мне кажется, что мне подрубили самый корень».
Толкин отказался написать некролог Льюиса и отклонил предложение участвовать в издании сборника памяти Льюиса. Однако он провел немало часов размышляя над последней книгой Льюиса «Письма к Малькольму, большей частью о молитве».
